Медсестра

автор: Незабудка Кубанская

 

Талантливый человек талантлив во всем. Не момню, кто это сказал. Я же перефразирую немного: шкодливое создание шкодит кругом. Это уже обо мне.

Как-то так сложилось, что всегда считалось, что я красиво пишу, И ровесники мне всегда доверяли решать самые серьезные задачи: поставить оценки в школьный журнал, порасписываться в дневнике вместо родителей... Да и я подходила к такой работе с большим энтузиазмом и желанием. В школе я, почему-то, считалась сильной ученицей, но у меня никогда не было хороших оценок, красовалась единственная пятерка по математике, а остальное по разному. Мои отметки были от единицы с минусом до пять с плюсом. Поэтому разнобой в моих оценках никого из учителей не смущал. И я этим хорошо пользовалась.

Мальчишки периодически воровали журнал из учительской и несли его местному "авторитету" - вашему покорному слуге. Я быстро ставила всем оценки, мы не наглели, троечникам ставила тройки, но себе не ниже четверки. Дневники тоже открывали не на текущей странице, а чуть назад, там ставила оценки, расписывалась вместо учителей. Дома родители листали весь дневник и видели, что в целом, ребенок учится нормально. Ни разу наш обман не был раскрыт.

 Подобную практику уже применяли потом и в техникуме. Говорят же, дурная слава о человеке бежит впереди него.

Все студенты любители посачковать и это ни для кого не секрет. Но прогулять надо ведь по уважительной причине, иначе, результат может оказаться плачевным. Нужны были справки об освобождении от занятий.

Писать было кому – человек с богатым опытом работы, а вот на чем? Несколько бланков принес Витя Д. – его сестра работала в аптеке, и он каким-то образом взял несколько бланков. Но это был фирменный бланк рецепта и пришлось экспериментировать (учиться же неохота). Заполнила поля, а вместо назначения написала «освобождена от занятий… с такого-то по такое-то, диагноз…» Попробовать решила сначала на себе. У нас был очень придирчивый классный руководитель, до сих пор не пойму понять, как он работал на такой работе – он всеми фибрами души ненавидел детей. И вот я сдала эту псевдосправку. Одновременно со мной пропустил занятия и еще один пацан, у него и правда болел зуб, ему его вырвали, но справку не дали, а рецепт для лекарств выписали как раз на таком бланке, как у меня. Для меня это грозило провалом. Но назад ведь не заберешь. Оставалось только ждать.

Начался классный час.

- Назир, ты почему прогулял?

- я не прогуливал, у меня вырвали зуб, он очень болел.

- А где справка?

- Мне не дали, сказали, тут дата есть покажешь и все…

- Это ни о чем мне не говорит, вот если у Лиды написано: освобождена от занятий, то тут ничего не скажешь, а у тебя я не принимаю такое оправдание…

Вот так лишний раз жизнь преподнесла очередной урок – не все хорошо, что честно. Ложь восторжествовала. Выводы были сделаны - главное правильно написать!

Да, чуть не забыла. Бланки бланками, а на справке обязательно должна быть печать. Кто-то нам сказал, что печать можно было переводить горячим яйцом, сваренным вкрутую. Мы попробовали этот метод. Первые печати были чуть кривые, приходилось подпись размашистее делать, а потом ничего даже, вполне прилично.

Однажды подруга пошла в вендиспансер с прыщами, пока медсестра с врачом отвернулись, она кинула в сумку пачку листочков с верхним штампом «Черкесский кожно-венерологический диспансер».

О, что тут началось в техникуме! Почти все «переболели» дерматозами, а фурункулез был почти у каждого, причем, по нескольку раз. Не было у нас медицинской энциклопедии, интернета тоже тогда не было, поэтому писали такие болезни, которых еще до сих пор не открыли…

В нашем техникуме медсестру звали Фатима. Она была хорошая, но сачкам не потакала.

Один раз в дверь моей комнаты постучали. На пороге стоял молодой человек, совершенно мне незнакомый.

- Здравствуйте, мне нужна Фатима.

- Но у нас такая не проживает

- Не знаю, мне сказали номер вашей комнаты, и спросить медсестру Фатиму.

- У нас такой нет, Вы ошиблись…

Но потом до меня дошло!

- Погодите! А что Вы хотели?

- Да мне справку надо от занятий…Бланк я принес.

Конечно же, все сделала в лучшем виде.

Оказывается, меня за глаза называли, когда дело касалось прогулов, медсестрой Фатимой.

- Да ты сходи к нашей медсестре, она все решит…

Теперь посещаемость врачей в поликлиниках резко увеличилась, что было обратно пропорционально посещению занятий. Шли со всякой ерундой, типа консультаций. Основной же целью было – спереть бланки. Передавали друг другу, в какой кабинет лучше записаться, где лежат эти драгоценные бумажки, и как лучше их взять. Некоторые ходили группами, пока один был на приеме, остальные по очереди начинали заглядывать в кабинет, что-то спрашивать, пока они отвлекали, бумажки уходили в нужном направлении. Студенческая мафия работала четко.

Я тоже оттачивала свое мастерство – перевести печать с одной бумажки на другую уже не составляло труда. Печати выходили идеально ровные и четкие…

Но однажды я по-настоящему заболела. Поехала домой и, видимо, что-то не то съела, вся была обсыпана мелкой сыпью. Поселковый врач выписал мне лекарство и освобождение от занятий.

Когда вернулась в техникум и сдала свою честно выболенную справку, мне НЕ ПОВЕРИЛИ. Оказывается, всегда у меня были справки, как справки, а тут непонятно что. Конечно, мне медсестра Фатима подтвердила факт заболевания, но… дело не в этом.

опять Правда продула... всухую.

Медсестра

автор: Владимир Аганин

 

   Константин Беляков был классным хирургом, а Татьяна - опытной медицинской сестрой в палате интенсивной терапии. Собственно говоря, в этой палате осуществлялась реанимация. Близко Татьяна познакомилась с Беляковым на ночном дежурстве. Во время их совместного дежурства один больной, которому категорически запрещалось вставать с постели, поднялся и направился в туалет. Но, не дойдя до него, упал и потерял сознание.

 

   У больного наступила клиническая смерть. Татьяна прибежала на крики других больных и, поняв, что случилось, кинулась за Беляковым. Константин появился в палате буквально через несколько секунд. Он схватил безжизненное тело сзади подмышки, приподнял его и сильно сдавил кулаками грудную клетку. Потом резко отпустил грудь больного, продолжая удерживать его. Больной захрипел, а затем вдохнул воздух полной грудью. Его тут же уложили в постель и строго-настрого приказали не вставать.

 

   - Лежите и не вставайте! Вот Вам "утка", а вот "кувшин" для мочи. А сейчас я поставлю Вам капельницу, - строго наказала Татьяна. Когда, наконец, всё успокоилось, Константин пригласил Татьяну к себе в дежурку.

 

   - Таня! Отметим возвращение с того света нашего пациента?!

   - А что? Я не против!

   Константин достал из портфеля бутылку пятизвёздочного Киновского коньяку и разлил по рюмочкам.

   - Танюша, предлагаю выпить на брудершафт! - воскликнул Константин с загадочной улыбкой. Они выпили и поцеловались.

   - А теперь я буду называть тебя Татой.

   - А я тебя - Котей. Затем, немного подумав, Татьяна спросила:

   - Котя, расскажешь о своей семье?

   - Да, в общем-то, ничего интересного! Живём вдвоём с женой, детей нет. Тамара - грузинка. Я в молодости думал, что все южные женщины не только хорошие хозяйки, заботливые матери, но и прекрасные любовницы. А в реальности оказалось: ни то, ни другое, ни третье. Так что от скуки спасаюсь на работе. Давай лучше выпьем за нашу так внезапно образовавшуюся дружбу.

   После того, как выпили еще по рюмочке, Константин сказал:

   - О себе можешь ничего не рассказывать. Я знаю - ты не замужем.

 

   Он притянул Татьяну к себе и начал целовать её лицо, шею, губы... Таня не сопротивлялась. Ей нравилось, как он целует её шею, груди, живот. Продолжая целовать, Константин опустил Татьяну на топчан.

Затем разделся и лёг на девушку. Татьяна не спешила - её ноги были крепко сжаты. Ей хотелось поиграть с Котей и довести его до пика желания.

 

   - Татка! Зайка! Раздвинь ножки! - умолял Константин.

   Но Татьяна упрямо продолжала сдвигать ноги из последних сил. Тогда Константину пришлось проявить всю свою мужскую силу и настойчивость. Он с силой развёл своими коленями Танины ноги и с ходу вошёл в неё с точностью баллистической ракеты с программным управлением.

 

   Константин и Татьяна начали встречаться и в нерабочее время. Он не стеснялся своей Тамары, потому что знал - ей это "фиолетово". Развлечений в их небольшом городке было мало. Иногда приезжали какие-то артисты и давали концерты в ДК "Металлург", но основным развлечением всё-таки было кино, которое показывали в том же ДК.

 

   Однажды, сменившись с дежурства, Константин и Татьяна отправились на итальянскую кинокартину "Народный роман". Уж очень все хвалили этот фильм. Билеты взяли на последний ряд, на котором кроме них никого не оказалось. Где-то в середине картины Таня почувствовала, как рука её Коти пробирается к ней под юбку. Таня податливо раздвинула ноги и стала ждать, что же будет дальше. Вот его рука уже достигла края трусиков и пальцы, нежно лаская кожу, стали пробираться к её "естеству". А когда Котины пальцы достигли цели, то привели Тату в такой восторг, что она уже дальше терпеть не могла. Быстрым движением руки она расстегнула молнию брюк Константина, задрала подол своей юбки и села на возлюбленного...

   Из кинотеатра они вышли вполне счастливыми.

 

   Однажды Константин предложил Татьяне:

   - Давай сходим в баню... Я узнавал - в нашей бане сегодня никого не будет.

   Баня располагалась в здании больницы на первом этаже. Сразу же по окончании рабочего времени Константин взял в приёмном отделении ключ от бани. Стал дожидаться Татьяну. Она долго не заставила себя ждать. Константин заметил, что внешне она была обычной, но, когда обнял Татьяну, то почувствовал, как напряжены её нервы. "Что-то её беспокоит ?!" - подумал он. - "Надо будет обязательно поговорить".

 

   - Успокойся, дорогая! - сказал Константин. - Сейчас я тебя попарю и всё твоё напряжение как рукой снимет. Сам он был уже раздет, и только полотенце, как набедренная повязка, скрывало его мужские прелести. Он раздел Татьяну, целуя и лаская открывающиеся части её тела. Затем они плеснули воды на камни и полезли на верхнюю полку. Постегали друг друга берёзовым веником и вышли в моечное отделение.

 

   - Ну что - вперёд! - подал команду Константин и они одновременно прыгнули в бассейн. Выйдя из бассейна, начали мыться.

   - Татка! Давай потру тебе спинку, - предложил Костя.

   Она встала коленями на скамью, а Константин зашел сзади и начал усиленно натирать ей спину. Вдруг он почувствовал, как у него поднимается и растёт "желание". Оно выросло до весьма солидных размеров. "У меня ещё никогда такого не было!" - подумал Константин и, предварительно намылив его, с силой притянул к себе Татьяну. Она охнула... Когда Костя кончил, Танины руки согнулись в локтях, колени распрямились, и она рухнула на скамейку...

 

   Затем Константин и Татьяна сидели в комнате отдыха. Выпивали и закусывали. Он внимательно посмотрел ей в глаза:

   - Что-то тебя беспокоит?

   - А ты как думаешь?! Мы столько времени встречаемся, а я не знаю - на что мне надеяться.

   - Мне кажется, что эта проблема решится уже в ближайшее время.

   - Каким образом?

   - Дело в том, что Тамара уезжает в Тбилиси. Объявилась её первая любовь и они решили соединиться законным браком.

   - И что дальше?

   - А дальше то, что я предлагаю тебе стать моей женой. Не возражаешь?!

   - Котя, миленький! - воскликнула Татьяна и бросилась возлюбленному на шею.

Медсестра - золотые руки

автор: Александра Клюкина

 

Говорят, что на Земле все профессии от людей и только три от Бога: медика, учителя и судьи. Быть представителем одной из них – это великое счастье. 

Много замечательных профессий есть у нас, но нет ни одной с таким трогательным названием – сестра, сестричка, сестра милосердия. Трудно найти профессию, в самом названии которой было бы заложено столько человечности, гуманизма.

 

«Сестра – не просто медицинский работник, сестра – свой родной человек», - писал Н.А.Семашко.

А белый халат – это символ физической и духовной чистоты. 

 

Вот такую гуманную профессию и выбрала Марина Павловна Новосёлова, медсестра-анестезист МУЗ «Емецкая РБ № 2». Марина Павловна родилась в п. Мелентьевский Коношского района 5 июня 1961 года. 

В медицину она пошла по призванию. Мама её всю жизнь проработала фельдшером в Коношском районе. В детстве Марина с подругами любили играть в «больничку». Она лечила их и кукол. Желание стать медсестрой было сильное, и Марина поступила учиться в Архангельское медицинское училище. В 1979 году, после окончания училища, Марина трудилась в Архангельском онкодиспансере, а затем судьба её забросила в Емецк. 

 

В Емецкой больнице она работает с 1980 года. Где только ни пришлось поработать Марине: в инфекционном, детском отделениях, операционной медсестрой, 1 год работала главной медсестрой. Прошла, как говорят, «курс молодого бойца» и везде себя зарекомендовала с положительной стороны. 

С 1985 года Марина работает медсестрой-анестезистом. Она стала настоящим мастером своего дела. Это – медсестра-«золотые руки». Молодые врачи всегда принимали добрый совет от опытной медсестры. Не каждая медсестра может оказывать  помощь  исковерканному во время аварии, не подающему признаков жизни,  человеку. 

 

Много на трудовом пути Марины было непредвиденных эксцессов. Самый экстремальный случай произошёл в 1985 году, когда её, совсем молоденькую девушку, срочно вызвали в больницу. Привезли молодого мужчину с ножевым ранением в сердце, и для проведения операции срочно надо было дать наркоз. Врача-анестезиолога на месте не оказалось, и вся ответственность за проведение наркоза была на Марине. «Страха в те минуты не ощущала. Истерика у меня началась, когда всё благополучно разрешилось», - вспоминает она.

 

 Этот случай запомнился нам всем. Ведь это был брат моего мужа. Я забирала кровь у доноров по 200-400 граммов. Удивляюсь сейчас своему хладнокровию, что я могла так работать. Забрала кровь человек у десяти, попадала даже в плохие вены, кто-то ещё забирал кровь, не помню. Зашла в операционную, помогла переложить больного с операционного стола на носилки, а после этого у меня тоже началась истерика. Все эмоции у нас выхлестнулись  наружу.

 

 Особенную благодарность я хочу выразить хирургу Александру Николаевичу Парфентьеву за спасение жизни больного, за его талант от Бога. С годами выработалось у Марины профессиональное хладнокровие, но это было только внешнее спокойствие. Каждый экстремальный случай не обходится без душевных потрясений. Марина преодолела трудный, тернистый путь. Годы пролетели, как один миг, мгновенье. Марина Павловна многие годы работала в совете медсестёр, она была наставником молодых специалистов, способствовала их профессиональному росту, совершенствованию мастерства. 

 

  Я долго думала, кто же будет моим дублером, кто после меня будет работать на этой, часто такой неблагодарной, должности главной медсестры.  Душа моя лежала к Марине Павловне. Я долго её уговаривала быть моим дублером, но потом поняла, что не может она жить без хирургии, на другом месте себя и не мыслит. Марина – медсестра-анестезист, она профессионал в своём деле. В декабре 2005 года ей присвоена высшая квалификационная категория.  

 

За свой многолетний добросовестный труд Марину Павловну награждали Почётными грамотами МУЗ «Емецкая РБ № 2», «Холмогорская ЦРБ», Департамента здравоохранения, неоднократно объявлялись благодарности.

5 июня она  отметила свой 50-летний юбилей. 

 

Полвека - полдень человека, 

Сказать ли правильней - расцвет, 

В большом пути - большая веха, - 

Вершина молодости лет. 

Чтоб опыт, жизненный, богатый

Не ослабел и не угас,

И мы сегодня с этой датой 

Сердечно поздравляем Вас!

 

19 июня – День медицинского работника. Я от души поздравляю всех коллег с праздником!

 

Желаю Вам больше солнца, света и тепла, здоровья, радости на все года. 

Пусть всегда в Ваше оконце светит ласковое солнце!!!

Медсестра

автор: Юлия Волкова

 

Второй этаж. Дверь с табличкой – «Грудное отделение». Табличка вся заляпана известью: в больнице идет ремонт. Запах масляной краски проникает в отделение, смешиваясь с молочным духом отсыревших пеленок. Из-за двери доносятся «уаканья-ауканья» на все лады, причем силы необыкновенной, потому, как перед кормежкой: в девять часов придут к детишкам мамаши, сядут в полубоксы – специальные кабинки в коридоре перед палатами - и будут напряженно ждать, когда медсестры вынесут им орущий или чмокающий сверток – их дитя. Матери разные, как и малыши. Есть скандальные, есть робкие, скромные, есть красивые и некрасивые…Но все они очень-очень уставшие: как не ввалиться щекам, не появиться черноте под глазами, если твой малыш с рождения кочует по больницам то с пневмонией, то с фурункулезом, то еще непонятно с чем…И не до внешности своей будет, ни одной ночи глаз не сомкнешь: Как он там? Может, плачет? Может мокрый? Голодный? Кто сегодня из сестер дежурит? – Сестры-то девчонки еще… Понятно – детский крик только раздражает их, своих-то нет… Сердце-то не болело, не мучалось…И не можешь наслаждаться теплотой майских дней, напоенных ароматом молоденькой листвы, свежей травки, прогретой мягкой земли. Даже злишься: такая погода, такие дни стоят, а ребеночек твой в больнице… Погулять бы с ним, удивить его проснувшиеся глазенки молодыми красками мая, чтобы погладило солнышко его бледные щечки и сморщенный, словно чем-то озабоченный, лобик… А дни какие стоят! И все, все стремится к теплу, солнцу, к жизни стремится. Это стремление – закон природы, а вот есть же такое зло на свете, которое безжалостно и дико - болезни…

 Ну, вот и второй этаж, дверь с табличкой – «Грудное отделение». Медсестра Светлана сегодня последний раз вышла на работу – завтра начинается долгожданный декретный отпуск. Долгожданный не оттого, что декретный, а потому, что позади трехлетняя «каторга» в детской больнице. Шла сегодня Светлана на работу и даже напевала от радости: «Вся жизнь впереди…» Мостовые вымыл ночной дождь, в воздухе пахло тополями, даже машины были чистыми, как новые, а прохожие, пусть даже озабоченные чем-то или не выспавшиеся, казались Светлане милыми друзьями…Хотелось поделиться с ними своей радостью, крикнуть: «Люди! А вы знаете, что я теперь свободный человек?! Ночью спать могу! Праздники буду дома! Дома! А не в больничной палате с «гавриками» - то есть с малышами, которые спят, едят, пачкают ползунки, пеленки, орут в десять-пятнадцать глоток, выматывая все твои нервы… Мало кто представляет себе, что, значит работать с детьми, да еще в больнице. Обычно умиляются, ахают, охают, зачастую воображая такую картину: добрая фея в накрахмаленном белоснежном халате, окруженная малышами, улыбается, прижимая к себе, словно собственное, очаровательное дитя…Получается сходство с птицефабрикой – только вместо клеток или инкубатора – коечки, тумбочки, и всякое такое, похожее на декорацию…

 В коридоре еще не высох линолеум – санитарка тетя Надя убиралась недавно, теперь она, согнувшись, считает грязные пеленки, ползунки, связывает их в узлы, чтобы не ошибиться - считает вслух, и, ругает ночную смену за то, что не экономят чистое белье.

- Тетя Надя, салют! – кричит ей Светлана. Тетя Надя оборачивается, – морщинистое лицо покраснело от натуги, улыбается:

-Чего, Светка? Говорят, ты никак, отработала? Правда, что ль? Уходишь?

- Точно, тетя Надя, хватит, повкалывала.

- Верно, дочка. Чего, здеся, дерьмо нюхать? Вона… - кивает она на тюки, - за одну ночь-то сколько… А куда пойдешь?

- Рожать сперва пойду, а там погляжу…Но только не сюда… - машет рукой Светлана.

- Верно, дочка, верно…Чего, здеся… - заводит опять тетя Надя, принимаясь за пеленки и ругая беззлобно ночную смену.

Светлана входит в сестринскую комнату – небольшое помещение со шкафчиками для одежды, со столом, на котором сидят отдежурившие четыре девчонки и курят. Дневная смена переодевается.

- Светка, ты, говорят, уходишь? - С завистью спрашивают Светлану, и, оглаживая ее живот, смеются, - Когда рожать-то? Кто у тебя там? 

- Верблюд. – Светлана раздевается и влезает в халат.

 

 Приняв, как обычно, свое теперь уже последнее дежурство, Светлана начинает готовить детишек к кормежке. На пеленальнике расстилает одеяло, на него пеленки и - раз-два – готов сверток, только щеки да нос торчат. Ребенка надо взвесить перед тем, как отдать матери. Одного, второго, третьего…И так десятерых. Четверо ребятишек – искусственники – их из бутылочки кормят. Светлана злится: «Мало того, что нюхаешь здесь, черт знает что, да еще этих… на собственном пузе таскай! Господи! Неужели последний день сегодня?.. – думает она, резко двигая гирьку на весах, и, взяв очередной сверток, вынося его в коридор, кричит:

- Казакова! 

 Красивая женщина Казакова: черноволосая, глаза карие – как артистка! И надо же? - всего тридцать семь ей, а уже четвертый ребенок. Она тоже медсестра, причем старшая, работает в психиатричке. Все это у Светланы вызывает уважение. Обычно она почти не разговаривает с кормящими матерями, но с Казаковой мягка и предупредительна. На то есть своя причина. Передавая ей ребенка, Светлана знает – Андрюша сосать не будет. В палате, да пожалуй, во всем отделении – Андрюша Казаков самый «тяжелый»… Ночью с ним намучились, даже реаниматоры приходили…Мальчику четыре месяца, поступил в больницу два дня назад с неясным диагнозом: то ли пневмония, то ли непонятно что…Не ест, животик вздут, голос слабый-слабый…А сам пухленький, симпатичный…Мать не плачет, но глядя своими добрыми глазами в лицо Светлане, говорит:

- Светочка, я предчувствую…Погляди, у него личико, как у старичка…бедный ты мой страдалец…Что врачи, Светочка?…Да что бы они ни говорили, мать-то всегда больше чувствует…меня не обманешь… 

 Сестры не дают сведений, не положено, но Казаковой она не может лгать: «Все будет… - Светлана хочет сказать обычную фразу «все будет хорошо, не волнуйтесь», но смотрит на закрытые глазки маленького Андрюши, произносит тихо:

 - У нас хорошие врачи, мамочка…мальчик он крепенький…видите, богатырь какой…

Мать слабо улыбается: 

- Он у меня пять с половиной кило родился…Что же ты, Андрюха, а? Что с тобой, сынулька?.. – тревожно смотрит она в личико сына, - не ешь ничего…ты поел бы… Малыш не открывает глазки, не берет грудь, слабо шевелит по беззубым деснам язычком.

-Сейчас…сейчас… попробуем из соски… - Светлана приносит бутылочку, и выдавливает из соски несколько капель в раскрытый ротик. Но молоко течет на одеяло: малыш не сосет, беззубый ротик открыт, кукольное личико сморщивается. Андрюша беззвучно, без слез, плачет…Казакова не выдерживает, молча отдает сына Светлане и быстро уходит…Светлана знает, что в комнате для матерей она сейчас сядет на диван, стиснет руками голову, закроет глаза, просидит так минут пять, а затем убежит домой. Там с бабушкой две дочки, да еще сын в школе…А к двенадцати она вернется к Андрюше…Другие матери провожают Казакову взглядами, вздыхают: «Несчастная…Вот горе-то…И зачем рожать столько? Чтобы мучиться самой, да других мучить?» Светлана, войдя, слышит это и молча, осуждающе, смотрит на матерей: расселись, вороны…Затем, бодрым голосом приказывает: 

- Мамочки, мамочки, время! Заканчивайте кормить! Давайте на весы детей… 

Взвесив Андрюшу, она кладет его в кроватку, дает ему кислород. И спешит накормить четырех искусственников. Двое, тут же, «высвистав» по бутылочке жидкой каши, засыпают. Двое других, как их зовут – «инкубаторские» - воспитанники Дома Ребенка – Рашид Галиев и Маша Розова начинают баловаться, раскачивать решетку кровати, швырять на пол игрушки. Рашиду уже почти полтора года. На бледненьком личике черные глазенки, волосенки колечками, но растут плохо. Рашид держится за спинку кроватки, покачиваясь, встает, падает, снова встает, снова падает… Но ему интересно: за окошком сидит на подоконнике голубь. Любопытство берет верх, придает силы, и малыш, все-таки, встает, вцепившись в железные прутья спинки кровати лопочет что-то, смеется…Светлана хочет взять его на руки и поставить на подоконник – пусть посмотрит, – но вспоминает, что ей нельзя таскать тяжелое. Очень жалко бывает детишек из Дома Ребенка. Какой скотиной надо быть, чтобы свое родное дите бросить?.. «Еще п-онятно, когда урод, но здоровенького!» – возмущались медсестры. Правда, сюда еще примешивалась досада: поправится такой ребенок, и лежит месяцами в больнице, а сестрам – лишняя обуза… Но ведь он никому не нужен!

 Больничный парк две недели назад на предмайском субботнике убрали, грязь всю повывезли, и, когда проходишь по нему – пьянеешь от терпкого запаха земли, молодой зелени, и от солнца, которое никогда, никому не жалеет своего тепла…Матерям в хорошую погоду разрешается после обхода врачей, погулять с выздоравливающими детьми. Сестры их завернут потеплее, и мамочки, счастливые, что их ребеночек сможет дышать весной и солнцем, спешат в парк. Остаются такие, как Галиев. Кто их поведет? Сестры? У них работы по горло, пост бросить нельзя…Сейчас, вот, Андрюшу Казакова в реанимацию переводить будут…Что же у него, несчастного? Такой праздничный май за окном, и так все буднично, странно и нелепо здесь, в палате. В окно лезет зелень парка: нежная, светлая своей юностью. Галиев, не понимая, что там, за стеклами, тянется к окну и в глазенках любопытство, и где-то неосознанное недоумение, вопрос, еще не выраженный в словах, который морщит его бледный лобик. Но Светлане не до Галиева: одного надо в процедурный нести, другого на рентген…Взяли в реанимацию Казакова Андрюшу. Светлана перестелила коечку – долго не запустует. Села за стол – надо записать в сестринский лист все: кормежку, вес детей, выполнение назначений врача, вычеркнуть фамилию «Казаков»…Когда Светлана наблюдала, как несколько взрослых людей столпились у маленького желтоватого тельца, щупали, выслушивали, выстукивали, она вдруг вспомнила: «И зачем только рожают? Чтобы мучиться потом? Или других мучить?» И вдруг ей стало страшно. Ведь и в ее голове еще несколько месяцев назад бродило подобное, а с языка срывались проклятия в адрес «гавриков», ругала себя – черт понес в медицину, да еще детской сестрой! Ни праздников тебе, ни выходных, как у людей. Прошлый Новый Год так хотелось дома провести, а пришлось дежурить…Да еще и нагоняй получила. Понятно, праздник, ну и «раздавили» бутылочку шампанского в ординаторской. А тут рейд нагрянул. Пробирали потом публично всю смену. А за что? Светлана понять не может, не пьяные ведь были…Новый Год, все-таки, дети спали …Непонятно и обидно, словно сестры не люди. Но все позади. Сегодня в шесть часов вечера – конец «каторге».

 

 Когда Светлана Жукова по распределению попала в детскую больницу, да еще в грудное отделение, она плакала, умоляла перевести ее куда угодно: еще на практике все поняли, что такое работать с детьми в возрасте от месяца до года. Но в отделе кадров народ сидел твердый, непреклонный. «Вы девочки молодые, красивые, здоровые, будущие мамы – вот и учитесь! Работайте с огоньком. И разговоров никаких. Всех в грудное!» Желающих добровольно туда пойти - нет. В хирургию, – пожалуйста, в реанимацию – с удовольствием. И интересно, и почетно. На хирургических сестричек и посмотреть приятно: халатики розовые, брючки розовые, – словно не девчонки, а куколки. А у сестер грудного отделения халат к концу смены становится подстать спецовке мясника в гастрономе. Да и перед кем форсить? За смену перетаскаешь ораву в пятнадцать человек под кран подмывать, да не один раз – не до красоты станет…Да еще какой-нибудь мужичок с ноготок, лежа на пеленальнике, пустит фонтан хорошо, если на халат, а то в физиономию.

 Не верится Светлане, – неужели все позади? Три года! Мать честная! Неужели все?! Молодые девчонки работают в отделении: отработают три года, уходят. Вот одна только Полина Немцова – двадцать пять лет «протрубила» здесь. «Как же это ты, Полин? Тебе давно орден пора…» – удивляются девчонки. «А что мне рыпаться-то? Привыкла…Да и жалко этих… голубят этих жалко…Свои будут – поймете.»

 - Светка, ты чего? Уходить собралась? Правда, что ль? – Полина входит в палату к Светлане, присаживается на край стола. Глаза у Полины хитрые и очень молодые, хотя ей уже под пятьдесят, лицо хоть и круглое, но напоминает по выражению лисью мордочку, конопушки на остром носу и из-под шапочки торчат рыжие волосы.

- Я, Полин, в декрет… - Светлана убирает «истории» в стол, смотрит на Полину.

- Это понятно, что рожать, а потом-то придешь? – А глаза хитрые, ну, чисто лиса!

- Ты что, с ума сошла? Да я этого дня ждала, как не знаю чего! – удивляется Светлана.

- Ну и дура, - спокойно говорит Полина, сидишь вот, сейчас, делать нечего – поучила бы лучше Галиева ходить, чем болтать-то…- Она вытаскивает, дрыгающего ножками Рашида из коечки, подбрасывает его: «О-па!» Мальчик смеется, словно всхлипывает, и вцепляется Полине ручкой в волосы, сдергивает шапочку. «Ух, ты, озорник! Ну, погоди!..» Полина натягивает ему на ноги пинетки, и, держа за ручки, ставит на пол. Рашид быстро и радостно переступает, словно пляшет, но ножки слабые, не держат… Светлана манит его игрушкой: «Давай, давай, иди сюда…» Мальчик тянется к игрушке, смеется, но стоит Полине отпустить одну его ручонку, он крутится на дугой и валится…

- Сволочи… - неизвестно к кому относится Полинино ругательство, но Светлане оно понятно: Полина словно хочет ударить тех, кто когда-то родил мальчишку и бросил, кто «не чешется» забрать его, уже давно здорового, из больницы, тех, кто спокойно произносит: «Куда денется? Вырастят!»

- Погулять бы с тобой, гаврик. – Полина подхватывает Рашида и несет в коридор, к открытому окну. Мальчик удивленно замирает, глядя на улицу, где все такое яркое, даже тени… Таким обалдевшим, Полина возвращает его в коечку, а он вдруг кривится, орет, тянет к ней ручки, хватается за спинку кровати, встает, падает… «Сволочи» – еще раз произносит Полина, и подойдя к единственной пустой коечке, зачем-то поправляет одеяло, оборачивается к Светлане: 

- Казакова что, в реанимацию уже забрали? Светлана кивает. Полина качает головой: - Очень тяжелый…очень. Стрептококковая пневмония у него…бедная мать…А мальчишка-то, славный какой!.. Вот так-то, Светка…

Светлане вдруг становится страшно, и не за маленького Андрюшу, а за того, кто в ней. Раньше она как-то не думала, что заразиться можно. Эпидемия гриппа была, – работала, хоть бы что! А тут вдруг страх сковал, хотя знает, – не заразна пневмония.

- Полин, это…я не заражусь?.. - с ужасом спрашивает она.

- Дура ты, – спокойно отвечает Полина, - медсестра никогда не заразится. Ты не думай никогда об этом. Вон, с сифилитиками работают, и то ничего! Ну, пойду я… мои все спят, вот я и зашла…Да не бойся, Светка, ты чего? – поглаживает Светлану по плечу, - вот, поменяй-ка, девочка, лучше Галиеву портки, обдулся… - Она ласково улыбается Светлане, и выходит.

 

 В шесть часов конец дежурства. Дневная смена переодевается, и девчонки идут в ординаторскую, где накрыли стол – Светлану проводить.

- Кого ждешь, Светка? – в сотый, наверное, раз, спрашивают ее. «Верблюда» – по обыкновению отвечает Светлана.

- Девочку давай, девочку… - тетя Надя закашлялась от выпитого вина, и вытирает слезы, - Ох, пробрало! Ты это…Светка… девочку…она к матери завсегда ближе будет… Парень он что? Отрезанный ломоть! Женился и поминай, как звали…Кхе-кхе! От, разобрало! А девочка – она завсегда с матерью!» – у тети Нади сын, хоть и неженатый, да пьет. Сколько она мается с ним, – все отделение знает.

- Не слушай, не слушай, – замечает Полина, у которой тоже сын, - Все хороши - и девки и парни. Рожай, кого Бог даст, лишь бы здоровый был…

-Это точно, - соглашаются все, - Лишь бы сюда не попадал, даже к Полине. Вернешься, когда родишь-то? А? - девчонки смеются, – ответ ясен заранее. 

- Да что она, ненормальная что ли? Чего ей здеся делать? Дерьмо возить? – тетя Надя разливает по кружкам чай, - девка молодая, сестры везде нужны – вона, в поликлинике – плохо, что ль? Или в детсадике – и сыта и за своим, когда подрастет, приглядит…Девки, вы чего торт-то не едите? Светка, тебе много есть надо…давай, давай…»

- Везде хорошо, где нас нет, Надюша. Чего сама-то здесь сто лет торчишь, никуда не уходишь, да еще из загорода ездишь? – замечает Полина.

- Да-к, я ж старая… привыкла… а она молодая… ей жить надо…

- Вот это верно. Пусть она сама решит. Верно Светка?

- Девчонки, - с ужасом произносит Светлана, думая о чем-то своем, - а вдруг даун родится?..

- Вот, дура, – спокойно отвечает Полина, - насмотрелась здесь - тебе и кажется». А тетя Надя посылает Светлану куда подальше.

 

 Окна ординаторской выходят в парк, как и все окна корпуса. На деревьях сидят голуби. Странно, они в городе на деревьях никогда не живут, но здесь им, видно, удобно, - на помойке возле больницы кормятся - и в парк, спать. «Ишь, расселись» – замечает тетя Надя, - идите, поешьте...» – И высыпает крошки на подоконник. Голубей в городе много. И, глядя сейчас на серые комочки среди зеленых ветвей, Светлана улыбается. Каждое утро она распахивает в своей комнате окно, и, тотчас с крыши соседнего дома срываются и стремительно несутся к окну голуби. Они мчатся к ней, а кажется, что это она сама летит им навстречу…

- Ну вот, и повеселела, – Полина ласково похлопывает Светлану по большому животу, - нельзя тебе киснуть, а то родишь творога кусок. Будешь сейчас дома сидеть, – гуляй больше, воздухом дыши, овощей больше лопай…как сына-то назовешь?»

-Ян, – задумчиво отвечает Светлана.

- Тьфу! Это еще что за имя такое? Аль русских мало? – возмущается тетя Надя.

- Правильно, Светка, не слушай! Тетя Надя, ты – серость! - поддерживают Светлану девчонки, - а дочку как?

- Яна. – Улыбается Светлана.

- Тьфу! – плюется под общий смех тетя Надя, - а вообще, как хошь называй, лишь бы ребенок здоровый был.

Светлана встает: 

- Спасибо, девчонки…

-Не забывай нас, заходи, – провожают ее. 

 Светлана идет по коридору, заглядывает в палаты. – Едва откроешь дверь – привычное «уаканье-ауканье» на все лады. Это обычно перед кормежкой. Ужин у малышей. В боксах сидят мамаши, с тихой радостью взирают на сосущие, причмокивающие у груди свертки. Только вот Казаковой нет… Светлана заходит в свою палату, последний раз оглядывает белые стены, свой стол, детские коечки…Господи! А ведь она, Светлана, как-то умещалась на такое коечке – подложишь, бывало, под голову тюк пеленок, под ноги стул…Когда есть свободная койка, – то отчего не прилечь ненадолго? Хоть нельзя, но ведь сестры тоже люди….А ночью так спать хочется… Однажды задремала Светлана и обход «прошляпила»: зажегся свет яркий, и Светлана, в сползшей на глаза шапочке, со встрепанными волосами, вскочила со своего ложа и, замерев, глядела на дежурного врача, приготовясь к «нагоняю». Но врач – симпатичный молодой мужчина, в куцем халатике, в шлепанцах, то и дело спадающих с ног, поглядел на испуганную медсестру, и, словно ничего не заметил, спросил: «У вас все нормально? Спят все?» «Да, доктор…» – Светлана старалась спиной загородить кучу пеленок на коечке – странное свое изголовье. «Я у себя… если что, зовите…» – врач попросил у нее сигаретку, усмехнулся устало и удалился. У Светланы колотилось сердце: «Пронесло! А мог бы такой скандал быть!..»

Как сейчас все это кажется смешно, кажется далеким и странным. Вон она, та коечка. В ней сейчас Галиев обитает.

Оборачиваясь к девчонкам, неожиданно она произносит тихим, странным голосом: 

-Девчонки… когда вернусь…Галиева уже здесь не будет…. 

-Других наложат, – спокойно заверяют ее, - Не волнуйся, Светка, в грудном без работы не останешься!