На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам современные рассказы про профессию механик, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.

Рассказы про механика

Механик
автор: Владимир Сидяк
 
В старом доме не было окон, они уже давно были заколочены: только маленький лучик лунного света пробивался в пыльную комнату молодого механика. Механизмы звенели и стучали, а механик склонился над записями в дневнике, просматривая причудливые чертежи новых машин. За окном становилось все более ветрено... Тучи сгущались над домом, а ветер, словно насмехаясь, шумел, завывал, проникал в каждый уголок, ; тревожа, угнетая сознание. Дождь... Ливень... А механик за работой чувствовал усталость и одиночество, но мечта, не покидая голову, словно ветер, ломилась, все так же угнетая его... Угнетая тем, что она несбыточна. Свечи горели тусклым, желтым оттенком, как будто малыши Солнца, огоньки плясали, доживая последние сантиметры. 
Механик склонил голову над рукописью и закрыл глаза... Дождь падал с небес на крышу, словно свинец на металл. Но даже дождь не мог пробить пелену грез молодого механика, что уже видел сны... Он видит берег озера, ивы, нависнув над водной гладью, плакали, как покинутые и забытые всеми. Вода была чиста как слеза... Издалека она представляла собой огромное зеркало. Механик подошел выпить немного воды... 
Стук в дверь! Томное эхо проникло в дом, и механик проснулся. Сперва он не поверил этому обманчивому звуку, но все-таки... Да, это были стуки! Настоящие! Значит это люди, наконец-то люди! Здесь, в этом темном забытом месте... Люди... 
Спустившись вниз, парень открыл дверь… Пустота. Снова пустота, которая тем же ржавым кинжалом резала разум одинокого. Механик с силой закрыл ветхую дверь, он мысленно проклинал свое одиночество, и только он стал подниматься по ступенькам, как снова стук! В этот раз не может быть ошибки. У парня горели глаза, он желал лишь короткой встречи хоть с кем то «живим». 
Открыв дверь, он встретил мрак, тьма теперь улыбкой убийцы встретила его и пустила в объятья обмана. Механик вздрогнул, лицо его обрело оттенок снега, в глазах разбилось зеркало души. Дрожь добралась до кончиков пальцев, холодный пот выступил на лбу, он смотрел в мрачную, темную мглу как на палача перед казнью. Тьма поглощала все эмоции и воспоминания, словно отбойным молотком дробила каждый кусочек души. Но что-то в душе у парня все-таки боролось, стиснув зубы и закрыв глаза, он с грохотом закрыл дверь и побежал наверх. Споткнувшись об порог, он упал на колени, но открывать глаза не отважился. 
Закрыв лицо руками, изобретатель перебирал каждую мысль в голове, но не одна из них не поддавалась объяснению. Смятение и страх одолевали его. Внезапное, необъяснимое явление подавило все чувство реальности в один миг. Остались только вопросы. 
Мысли нарушило чьё-то присутствие, механик опустил руки, открыл глаза и увидел тусклый, еле заметный силуэт. Пятно двигалось в его сторону, с каждым метром приобретая фигуру женского тела. Вот уже перед парнем стояла девушка в лазурной кофте и потертых джинсах. Её волосы русого цвета были взъерошены и неаккуратно падали на плечи, взгляд унижал безразличием, а в руках она держала маленький ключик. 
Механик оцепенел от страха, он мысленно потерялся между настоящим и потусторонним. Звуки работающих машин стали наполнять комнату. Как будто барабаны безумных рабов, звуки разносились неистовым громом, уничтожая любое представление о безопасности. Девушка улыбнулась, она хотела что-то произнести, но звонкая и в то же время нежная мелодия разорвала реальность, как тонкий лист бумаги. 
Открыв глаза, механик заметил перед собой маленькую шкатулку, которая наигрывала знакомую с детства мелодию. Неужели, все, начиная с момента, когда кто-то постучал – это сон? Окинув взглядом комнату, он увидел все такую же до боли узнаваемую картину. Все было по-прежнему: механизмы мирно гудели, стены все такие же серые, мебель все так же пуста. Вздохнув с облегчением, механик посмотрел на шкатулку. Старая, почти ювелирная шкатулка, которую он нашел, еще будучи ребенком. Она согревала своей песней в моменты холодного одиночества, стала маленьким другом, в большом мире идей молодого изобретателя. 
Механик хотел закрыть шкатулку ключом, который он всегда носил у себя на шее как медальон. Ощупав шею, он понял, что ключа не оказалось. Беспокойство снова стало будоражить струны в душе механика. Он не мог потерять ключ. 
В памяти начинают возникать образы его недавнего сна и механик вспомнил, что та девушка держала именно его ключ. Тот же первобытный страх снова комом встал поперёк горла. Он бросил шкатулку в угол и хотел уже убежать вниз, как его взору снова предстал образ той самой девушки из сна. 
Механик стал пятиться назад, пока не уперся в стену. Взгляд девушки так же был безразличен, а в руках она держала маленький ключик, который когда то носил на шее. Ключик от той самой шкатулки, которая была символом безопасности, а сейчас, она молча лежит в углу и как будто наблюдает за происходящим. Механизмы снова стали ударять по перепонкам громовыми аккордами, насмехаясь и проклиная механика в самом его существовании. Стены стали сужаться, загорелись красным цветом. Мебель стучала старыми, гнилыми ножками предавая ритм сильному громыханию изобретений. 
Обездвиживающее безумие молнией ворвалось в сознание механика. Глаза наполнились темной жидкостью смятения. В жизни парня все перевернулось в один миг. Все былое представление о реальности было скомкано и выброшено в урну прошлого, как мечты о счастливом конце. Механик посмотрел на девушку взглядом приговоренного. 
Девушка стала подходить все ближе и ближе. С каждым шагом в душе у парня что-то выжигалось. Эмоции стали затухать, а мысли уже не имели смысла. 
Девушка улыбнулась и хотела что-то сказать, но в этот раз шкатулка молчала, как будто свершая свою месть. Парень последний раз посмотрел на ключ, который уже не принадлежал ему. А может он ему некогда и не принадлежал? Механик больше не когда не узнает ответа на этот вопрос, он чувствовал, что его «Я» перестает существовать. Парень снова посмотрел на девушку, она промолвила: «У тебя больше нет дома, ты идешь со мной». Механик закрыл глаза…
Механизмы стучали, гремели грубым басом и громыхали страшным боем барабанов, но и они имеют свою магию.  
Механик
автор: Анатолий Хананов
 
 Сразу хочу сказать -  никакой я не механик, и никогда им не был, хотя всей душой люблю технику. На первый взгляд -  парадокс, но именно так оно и есть.
  Дело в том, что любовь эта своеобразная – на уровне познания устройства машин, механизмов, принципов их работы. А так же на передаче этих знаний другим – тут я в своей стихии, тут нет мне равных, буду петь соловьем. А вот когда дело касается таких занудливых вещей, как правила эксплуатации, технического обслуживания  и ремонта, мне сразу становится скучно. Тонкости регулировок, всевозможные зазоры, допуски и посадки ввергают меня в тоску и я бегу от всего этого.   
  А ведь именно это, рутинное и неинтересное, составляет главное содержание профессии механика. Какие же черти занесли меня в чуждую моей натуре сферу деятельности?    
  Теперь-то я в этом разобрался и могу объяснить, почему это произошло.
 
                 ПОЗНАНИЕ  МИРА И ПРИОБЩЕНИЕ К ТЕХНИКЕ
                                  
  Дело в том, что я с раннего детства жадно, как губка, впитывал все, что касается всевозможных явлений природы. Когда учительница начальных классов сказала, что в мы теперь узнаем, почему бывает день и ночь, происходит смена времен года, отчего дует ветер, идут дождь или снег, что такое гром и молния, глаза у меня загорелись, и я всей душой полюбил школу.    
  Потому-то естествознание в начальных классах, физика астрономия и география в старших, были моими любимыми предметами, я получал по ним только пятерки, хотя практически не учил их в обычном понимании этого слова – мне достаточно было прослушать учителя. От соприкосновения с этими науками я получал удовольствие, и не понимал тех своих ровесников, которым они не нравились. И преподавателей этих дисциплин я любил, как и они меня.
    Поскольку всякая техника основана на использовании различных сил природы, хитроумному применению ее физических законов с пользой для человека, то любовь к естествознанию плавно переросла у меня в любовь к физике, а от нее - к механике и технике.
  Именно поэтому уже в 8-м классе моей самой любимой книгой стала «Занимательная физика» Якова Перельмана. (Кстати, как я узнал от матери, когда мы жили в Солоновке, его внучка была в числе эвакуированных из Ленинграда и жила по соседству с нами). Эта книга и сегодня стоит у меня на полке, и я, время от времени беру ее в руки, листаю, и будто погружаюсь в свое отрочество. 
  Однако в то время Перельмана мне было уже мало, и я перечитал все, что было в нашей школьной библиотеке из научно-популярной литературы. Были тогда такие тонкие брошюрки, посвященные каждая какой-нибудь технической проблеме, и я заглатывал их одну за другой. Библиотекарша уже знала об этой моей страсти и заранее мне их находила.
  Но и этого мне было недостаточно, я шел в читальный зал районной библиотеки, брал подшивки журналов «Знание - сила» или «Техника - молодежи» и штудировал их от корки до корки. В библиотеке же я взял и – нет, не прочитал, а досконально изучил книгу «Русские изобретатели». Книга, конечно, была заказная, написанная в духе развернувшейся в конце 40-х, начале 50-х годов борьбы с космополитизмом и западопоклонничеством, из нее следовало, что все, что есть в мире из техники, изобретено русскими (в том числе, крепостными крестьянами), и лишь потом было выкрадено подлыми немцами, англичанами, французами и т.д. (согласно советской пропаганде они иными не бывают) и выдано за свое. И все-таки, не смотря на квасной и черносотенный «патриотизм» этой книги, она мне о многом рассказала.
   Наибольший интерес вызывала у меня тогда научная фантастика. Еще где-то в 4-м классе прочитал захватывающую повесть «Тень под землей», где рассказывалось, как с помощью новейшего прибора, позволяющего видеть металлические предметы сквозь пол, стены и даже толщу земли, разыскивался спрятанный во время войны и затерявшийся в Одесских катакомбах шар-сейф с ценными документами.
  Затем попался рассказ о «механической собаке» – самоходном механизме, движущемся на заданный запах. Там была даже схема, показывающая устройство и принцип действия этого аппарата. Все было настолько правдоподобно, что я думал: вот-вот и появятся такие приборы.
  Потом еще один захватывающий рассказ о том, как однажды неподалеку от нашего города упал немецкий бомбардировщик. Обследование показало, что у него по непонятным причинам разрушился мотор, хотя попаданий нашей зенитной артиллерии в него не было. Одновременно в городе во всех квартирах и учреждениях рассыпались плафоны определенной конструкции. Герой рассказа, инженер, нашел такое совпадение не случайным, и вскоре доказал – все дело в резонансе. Собственная частота колебаний плафонов совпала с частотой колебаний мотора самолета, они пришли в резонанс, который их разрушил. И он делает изобретение – патефонные пластинки с записью звука немецких авиационных двигателей. Как только самолеты появляются над городом, патефоны запускаются и вскоре пластики разлетаются вдребезги, но и самолеты падают.
  Глупость, конечно, но сама идея интересная.
  Была еще серия публикаций о подземных лодках. Сначала мне попалась фантастическая повесть о подземных путешественниках и их невероятных приключениях. И каково же было мое изумление, когда я из журнала «Техника - молодежи» узнал, что делаются попытки создания такого аппарата, были даже помещены его фотографии. 
  Однако первые образцы оказались неудачными – их снабдили почему-то не электрическими моторами, а двигателями внутреннего сгорания, а у них один отвод выхлопных газов вырос в огромную проблему, как и подвод воздуха. На серьезном научном и государственном уровне эта идея поддержки не нашла,  энтузиазм же самодеятельных изобретателей постепенно иссяк, и идея угасла. А жаль – ведь изобретение сулило колоссальные выгоды, особенно в вопросах градостроения, прокладки подземных коммуникаций.          
  Вот такую фантастику, имеющую перспективу реального применения, со схемами, чертежами и расчетами, я готов был читать день и ночь. И сейчас бы читал с удовольствием, да она куда-то подевалась – только и пишут всякую муру о космических пришельцах да межзвездных войнах.
  Из всего, что было мною прочитано, я вынес жадный интерес к проектам использования даровой энергии. Раз вечный двигатель невозможен – а это хорошо доказал еще Перельман – надо шире использовать энергию воды и ветра,  солнца, морских волн, приливов и отливов. Особенно понравилась мне идея использования воздушной тяги, которая возникает даже в обычной печной трубе. Тоже прочитал фантастический рассказ о таком проекте – на южном склоне холма, который хорошо прогревается солнцем и над ним возникают восходящие воздушные потоки, установлено несколько высоченных металлических труб с конусом внизу, имеющим большой диаметр входного отверстия. Чтобы нагревание воздуха было сильнее, склон холма усыпан угольным порошком. В результате в трубах возникает такая мощная тяга, что воздух аж ревет в них. Герой рассказа неосторожно подошел близко к трубе, его затянуло воздушным потоком и подняло вверх, пока он не ухватился за какую-то металлическую распорку.
  Внутри трубы – вертикальный вал с насаженными на него ветряными колесами. Они приводят его во вращение, которое через повышающий редуктор передается электрогенератору. 
  Вот такие, как сейчас говорят, «экологически чистые» проекты, были мне по душе, а их разработка в то время активно велась, об этом сообщалось в научно-популярной литературе. Я следил за этими публикациями и сам пытался что-то изобретать.
  Однажды нарисовал на вырванном из тетради листке такое приспособление: если у класса одну стену сделать в виде упругой стальной мембраны, соединить ее штоком с небольшим мембранным водяным насосом, то от шума в классе стена-мембрана будет колебаться, а насос качать воду в бачок, из которого мы пьем. Это было как раз по теме «Звук», которую мы проходили по физике, и я показал свое изобретение преподавателю Леониду Васильевичу Луневу. Он серьезно, внимательно рассмотрел его и дал заключение: если даже мы будем не просто шуметь на уроках, как  это обычно делаем, а орать во все горло, то эта установка за день, возможно, накачает один стакан воды.
  Тем не менее, изобретение вызвало интерес класса, листок ходил из рук в руки, его рассматривали даже девчонки.         
  Такая реакция одноклассников навела меня на мысль – а почему бы не придать этому делу организованный характер? Что-нибудь придумывать, изобретать, а потом вот так коллективно обсуждать? Чтобы каждый желающий мог дать оценку проекту, а его автор – защищать его. 
  И вот по моей инициативе была создана «ОИК» - организация инженеров-конструкторов. Подробно о ней у меня рассказано в книге «Углы», поэтому здесь повторяться не буду, перечислю только свои, наиболее интересные проекты, которые я выносил на обсуждение членов этой организации. 
 
1 Установка по использованию энергии солнца. Представляла собой огромное параболическое зеркало, концентрирующее пучок солнечного света на стальном  шаре с водой. Вода в шаре постоянно кипит, пар используется для привода паровой турбины. Самым сложным было устройство слежения за солнцем, в качестве рабочего тела в которой использовалась ртуть. Это хитроумное устройство поворачивало зеркало так, что шар-котел установки постоянно находился в фокусе солнечных лучей.
2 Самодвижущаяся железная дорога-узкоколейка по доставке щебня из карьера, расположенного на склоне горы. Дорога кольцевая, вагонетки сцеплены в непрерывный эшелон, движущийся под действием груза. Их грузит наверху экскаватор, разгрузка внизу осуществляется автоматически, на ходу.
3 Кинозал, в котором киноустановка работает от тока, вырабатываемого за счет веса зрителей. Зрители входят в зал на втором этаже, пол под их весом опускается, приводя в движение динамо. Когда сеанс заканчивается, они уже на первом этаже – встают и выходят на улицу. В соседнем пустом зале, пол которого соединен коромыслом с этим, он поднялся на уровень второго этажа – следующий сеанс будет демонстрироваться в этом зале. И так – до бесконечности.         
4 И, наконец, самый сложный проект, которому я уделил больше всего времени и сил – установка для отопления холодом. Как ни парадоксально это звучит, проект этот вполне реален и даже применяется кое-где на севере. В его основу положен принцип холодильной машины, которая, как известно, выделяет энергии больше, чем потребляет (если потребляемую электроэнергию пересчитать в тепловую). При этом дополнительные калории  берутся из окружающего воздуха, нагревающего змеевик-охладитель холодильной установки.
   Если для холодильника подобрать газ, который испаряется при температуре, скажем,  - 40* С, затем пропустить его через радиатор, обдуваемый наружным воздухом, имеющим более высокую температуру, допустим – 30*С, то он нагреется на 10*С. Пропущенный через компрессор, этот газ, уже с плюсовой температурой, отдаст через другой радиатор тепло, в том числе и те дополнительные 10*С, которые получены из морозного воздуха. Тепло как бы возводится в степень, из минуса в плюс.  
  При защите этого проекта мне пришлось выдержать настоящий бой со своими оппонентами – не все сразу с ним согласились.
    
      Знакомясь с различной техникой, я заметил, что мне особенно по душе наиболее простые, можно сказать примитивные машины, преобразующие какой-либо вид энергии во вращательное движение вала. Чем они проще, тем понятнее, надежнее и безотказнее. Именно такими машинами являются водяное колесо и ветряной двигатель, к которым я и сегодня не равнодушен – будь они у нас в городе, пошел бы на них работать. 
  Очень понравился мне своей предельной простотой конный привод – они еще были, я захватил их и внимательно рассмотрел на колхозной бригаде в Ново-Михайловке. Ими крутили молотилки. 
  По той же причине меня как магнитом тянуло к паровикам – я мог часами не отходить от них, с какой-то радостью и душевным подъемом наблюдал, как они работают, как музыку слушал их мягкое пыхтенье и сопенье, с удовольствием обонял запах дымка и пара. 
  Когда в руки попадались схемы паровых машин, я их не только изучал, но и срисовывал. Особенно покорила меня своей простотой первая пароатмосферная машина французского изобретателя Дени Папена, созданная им в 1690 г., т.е. за 75 лет до нашего Ивана Ползунова. Промышленная модель ее была изготовленная английским механиком Ньюкоменом в 1705 г. (за 60 лет до Ползунова) В ней пар из котла подводился в вертикальный цилиндр под тяжелый медный поршень. При достижении поршнем крайнего верхнего положения, подача пара с помощью ручного крана прекращалась, и под поршень, тоже поворотом ручного крана, впрыскивалась через форсунку из расположенной выше цилиндра емкости холодная вода. Пар конденсировался, создавая под поршнем разряжение, поршень под собственным весом и силой атмосферного давления опускался, приводя через систему тяг и рычагов насос для подачи воды в коллектор городского водопровода.
  Возможно, одной из причин тяги к простым до примитивизма двигателям являлась моя любовь к тишине, к естественным звукам природы. Разве можно сравнить мерный, успокаивающий шум водяного колеса, почти бесшумную работы ветряка, едва слышный рокот наглухо заросшего со всех сторон коноплей и полынью конного привода или мирное пыхтение паровика с оглушительным ревом современного дизеля? От одного звука человек делается больным, да плюс еще газ, да вся земля вокруг загаженная мазутом и соляркой.      
  Терпеть не могу высокооборотистые моторы, особенно с воздушным охлаждением. Треску много, а толку мало. 
  Однажды я увидел у Вовки Борзенко, отец которого работал в Углах на инкубаторе, книгу «Калоризаторные двигатели». Попросил ее и внимательно прочитал. И полюбил эти простые и надежные, малооборотистые двухтактные двигатели, работавшие на сырой нефти (их так и называли – «нефтянки»). Они запускались вращением большого чугунного махового колеса со спицами, а воспламенение подаваемой через форсунку нефти происходило от запального шара, предварительно нагреваемого паяльной лампой. У них была термосифонная система охлаждения, т.е. ни помпы, ни вентилятора, ни радиатора – только два огромных деревянных чана на улице, к которым по одной трубе подводилась горячая вода из водяной рубашки двигателя, по другой отводилась в обратном направлении охлажденная. 
  Такой именно двигатель крутил в Завете мельницу, а в Углах – инкубатор. Ухал и ухал он, не замолкая, круглые сутки – в чем и достоинство этих двигателей, они могут работать, не останавливаясь, месяцами. 
 А однажды я обнаружит у Коробовых книгу «Современные тракторы» за 1930 г. – дядька Коробов именно в эти годы закончил в Волчихе курсы трактористов. Я впился в нее, как клещ.  Не просто читал и досконально разбирал схемы, а завел специальную тетрадь и срисовывал их туда, Жаль, что она не сохранилась. 
  Все тракторы, описанные в этой книге, начиная с «Харт-Парра», и заканчивая «Катерпиллером», были просты и доступны в понимании, Я на всю жизнь запомнил их названия: «Фордзон», «Кейс», «Джон Дир», «Интернационал», «Мак Кормик Диринг», «Ойл Пулл», «Катерпиллер».
  Именно после изучения этой книги я навек прикипел сердцем к тракторам. Бредил ими, стремился к ним. Научился различать их по звуку и безошибочно узнавал, какой трактор идет по Углам. Как только трактор останавливался где-то поблизости, я бежал к нему, жадно рассматривал его, радуясь тому, что все в его устройстве мне знакомо. Если была возможность, что-нибудь помогал трактористам, и это участие, это соприкосновение с «живым» трактором, буквально пьянило меня.
  Однажды недалеко от Чайковских, у которых я жил в Углах на квартире, остановился на Средней улице трактор НАТИ. Он стоял там несколько дней – ему пришлось снимать картер двигателя и делать перетяжку подшипников. Я каждый день не мог дождаться, когда закончатся уроки в школе, и наскоро пообедав, буквально летел к нему, помогал трактористу. Дело было зимой, я чуть не отморозил пальцы, заворачивая болты картера, но был на седьмом небе от счастья, что тракторист доверил мне это. А он, и люди, у которых он остановился (я заходил к ним погреться), смотрели на меня с уважением – не так много было моих сверстников, которые бы так тянулись к технике.  
 К автомобилям влекло меня почему-то меньше. Я, конечно, знал их устройство – ведь оно так близко к конструкции колесного трактора. Завидовал я и своему другу Щекову, отец которого работал шофером, и Валька помогал ему ремонтировать возле дома его машину. Как бы я хотел быть на его месте! Однако такой, можно сказать болезненной страсти, как к тракторам, к машинам я не питал.
  Вот и пойми, почему – ведь трактора в эксплуатации такие промазученные, запыленные, на много грязнее машины. Да, но на схемах-то, по которым я их изучал, они чистые.
 
ВЫБОР  ПРОФЕССИИ
 
   Помимо фанатичного юношеского увлечения техникой, было и еще кое-что, подвигнувшее меня к профессии механика. Как  и все деревенские пацаны, особенно выросшие по соседству с кузницей и МТС, я с раннего детства был близок к ним. Нашими игрушками были всевозможные детали машин и орудий, а так же сами эти машины и орудия – плуги, лобогрейки и самосброски, комбайны и списанные литые рамы колесных тракторов, что лежали за МТСовским заплотом.    
  А когда мы стали подрастать, приобщились и к работе на технике. Для меня это был сначала копнитель прицепного комбайна, затем тракторная и даже самоходная сенокосилки. А мой одноклассник Валька Бояров каждую осень работал штурвальным на комбайне со своим отцом, даже учебу начинал позже нас, где-то в конце сентября. Как мы ему завидовали, с каким жадным интересом расспрашивали его – а он умел рассказывать -  и о комбайне, и о работе на нем.  Каждый вечер окружим его тесной кучкой где-нибудь посреди улицы, сядем прямо на землю, и слушаем, слушаем, затаив дыхание.
  Не только у него, у многих отцы или старшие братья работали на технике. Помогать им, а то и подменять их было в деревне делом привычным и естественным, и те ребята, которые уже могли это делать, испытывали чувство гордости. Вообще знать устройство машин и уметь на них работать рассматривалось нами, как достоинство, признак взрослости. Поэтому когда мы собирались вместе, разговоры о технике, о всевозможных связанных с нею приключениях – а их случалось не мало -  были у нас на первом плане. И лишь потом – о книгах и кино. 
  Но, возможно, самый главный фактор, определивший мой выбор профессии, это как раз отсутствие выбора. Для городских да, все пути были открыты, они могли учиться и на артистов, и на журналистов, и на дипломатов, и на капитанов дальнего плавания. Нам же, деревенским, предлагалось одно из трех – агроном, зоотехник или механик. В свете вышесказанного последняя профессия была для меня наиболее предпочтительна.
  Мать, правда, не  хотела, чтобы я шел в эту профессию – уж больно она грязная, мазутная, связанная с работой в поле и в жару и в мороз. Она бы хотела, чтобы я стал бухгалтером – какая красота, все время в помещении, в тепле и уюте. И в то же время – почетно и ответственно. Однако я и слышать об этом не хотел – быть конторской крысой, всю жизнь копаться в бумажках, щелкать на счетах – да что ж это за работа! Тем более что я уже знал, что математик я – никакой, и быть цыфиркиным – не по мне.
  Еще она уговаривала меня пойти в то самое училище, которое готовит портных, и в котором уже учились Валька Смолеева и внук хозяев нашего заезжего двора в Рубцовке Мищенковых. Она во всех красках описывала мне прелести этой профессии, приводила в пример того чистенького, аккуратного старичка с неизменным метром на шее, (кажется, это был Жаворонко) который обшивал все районное начальство в портняжной мастерской при угловской артели инвалидов. Коли начальство и их жены – его постоянные клиенты, то и он обласкан ими, имеет большие возможности.
 Но и эти ее предложения я отметал с порога, считая данную профессию недостойной мужчины. 
 Что касается отца, то у него было намерение направить меня учиться на агронома. Однако это предложение тоже меня не прельщало. Тем более что перед глазами был наглядный пример – Коля Сальников, бездельник, пустое место, равнодушный ко всему на свете человек. Я почему-то решил, что все агрономы такие, и быть Колей Сальниковым не хотел. 
 И все-таки, когда вопрос о профессии встал во весь рост, а это случилось летом 1955 г. сразу после окончания школы, мой первоначальный выбор был не в пользу техники. К этому времени страсть к ней во мне как-то помаленьку улеглась, ее вытеснило увлечение спортом. Перспектива обрести сельскую профессию, а значит навсегда связать себя с деревней, меня вовсе не прельщала. Хотелось иной, более интересной жизни и работы, поэтому мы с Иваном Устиновым взяли и подали заявления в Красноярский горный техникум, на отделение геологии. Глупые были, вскружила головы романтика – ведь о профессии геолога мы только и знали из песен. 
  Но вот идет время, до начала вступительных экзаменов остаются считанные дни, а нам нет вызова. Начали бить тревогу, послали в Красноярск телеграмму. И вскоре получил в ответ свои документы и странную отписку – вы, мол, ошиблись адресом, Красноярский горный техникум находится в Норильске. Норильска нам только не хватало. А ведь мы послали документы по адресу, указанному в газете – Расея, что с нее взять, все в ней через пень-колоду.                                                                                                                                                                       
  Ну и что делать – никуда, дальше Рубцовки, мы уже не успевали, а в ней выбор был довольно скудный – сельхозтехникум, машиностроительный техникум, педучилище и медучилище. Выбирай – не хочу.
  Поскольку оба училища давали женские профессии, а в машиностроительный техникум я  после 7-го класса уже поступал, больше не хотелось, то и понесли мы с Иваном свои документы в РТМСХ. Что означает «Рубцовский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства».
 
 У Ч Е Б А 
    Учился я довольно легко, без особых усилий. Все, кроме таких совершенно ненужных механику дисциплин (по крайней мере в том изложении, в котором они нам преподносились), как «Теоретическая механика», «Сопромат», «Детали машин», «Теплотехника» и «Высшая математика», воспринимал слету. Но уже в самом начале учебы заметил, что не испытываю прежнего благоговейного трепета от соприкосновения с техникой. И уже тогда мне это показалось странным – как же так, пока техника была малодоступна (особенно в Углах), я бредил ею. А теперь, когда вот они, учебные стенды и макеты, не говоря уже о красочных плакатах, я к ней довольно равнодушен. 
  Все дело, видимо в том, что в ее изучении я уже почти не находил для себя ничего нового. Подтверждением этому служит то, что наиболее прохладно я относился именно к тракторам и автомобилям, которыми раньше бредил. Их устройство я изучил еще тогда, когда был в 8-м классе, и теперь приходилось всего лишь повторять. Это было скучно – единственное, что было мне интересно, так это объяснять устройство и принцип действия различных механизмов трактора и автомобиля своим друзьям-однокурсникам. А вот девчатам рассказывать все это мне было неинтересно – они раздражали меня своей тупостью, то и дело возникал вопрос: «Дура, зачем ты в это дело полезла. Ну какой из тебя механик, когда ты поршень от шатуна отличить не можешь».
  Изучение сельхозмашин, всех этих плугов, культиваторов, лущильников, сеялок и т. п., тоже особого интереса у меня не вызывало – слишком все просто и примитивно. К тому же нет того, чем я был  с юности одержим – механизма, преобразующего один вид энергии в другой, то есть двигателя. А значит нет в этих орудиях собственной жизни, они мертвы, приводятся в движение внешней силой. А это скучно.
  Но когда пришла очередь зерноуборочных комбайнов, глаза у меня снова загорелись – их-то я пока еще не знал и накинулся на их изучение с жадным интересом. В то же время льноуборочный комбайн такого энтузиазма у меня не вызвал. И вовсе не потому, что в степном Алтае, в котором я вырос и с которым намеревался связать всю оставшуюся жизнь, лен не растет. А именно потому, что он – не самостоятельная машина, приводится от вала отбора мощности трактора. По той же причине мне совершенно неинтересен северный зерноуборочный комбайн СКАГ-5А. Какая скука – без трактора это всего лишь мертвое железо.
  Ну и возраст, видимо, сказывался – появились совсем другие увлечения. В техникуме я уже основательно, под руководством опытных тренеров, занялся штангой. Потом прочитал повести Павла Нилина «Жестокость» и «Испытательный срок», и попал под воздействие детективной романтики. Которая привела меня сначала в комсомольский штаб по борьбе с хулиганством, а затем в БСМ (бригада содействия милиция). А на последнем курсе появилась еще и любовь – окончательно стало не до техники. 
  Однако, как бы то ни было, через два с половиной года техникум был окончен и я стал механиком.
Механик володя
автор: Юрий Орлов
 
         Сорокалетний капитан-лейтенант Владимир  Скурихин, командир  электромеханической  боевой части большого десантного корабля «Крымский комсомолец», слыл личностью загадочной и оригинальной. Загадкой было само его появление на «Крымском». Во-первых, он пришёл к нам на корабль с «гражданки», а по сему был человеком совершенно неуставным. Если  какой-то самый молодой и «зачуханный» службой матросик отдавал ему воинское приветствие, то капитан-лейтенант ему по уставу отвечал. При этом товарищ Скурихин так резко «делал» ручкой, что на палубу падала его фуражка с «крабом». Механик кидался его поймать. «Краб» убегал. При этом  резвом действии, к ногам выпучившего глаза подчинённого, из  карманов Володи сыпались: спички без коробка, коробок без спичек, гайки размеров самых разнообразных, окурки сигаретные и папиросные в ассортименте, винные и пивные пробки,  презервативы в потёртых упаковках и без оных. Сверх всей этой кучи вещей занимательных, без всякого сомнения, крайне дорогих хозяину, из карманов нашего механика выпадала растаявшая карамелька.
- Вот тебе, матрос! От Родины! Служи! – ласково говорил он и совал в нагрудный карман подчинённого конфетку, старательно очищенную о свои одежды.
Матросик, привыкший в учебном отряде к абсолютно другому отношению со стороны «господ» офицеров, падал лицом в кучу мусора. 
- Разве тебя, карасик, не предупредили:  механику честь отдавать не следует? – говорил новобранцу в лазарете медик.
- Не-е, - отвечала, брезгливо отворачивая нос от нашатыря, жертва полного отсутствия субординации. 
- Ты репу-то не морщи, - «лечил» его медик, - Тут дело серьёзное…
- Какое, такое де…
- Рефлекс! – торжественно отрезал «товарищ-пипетка» и, не дожидаясь новых вопросов, совал    под обе ноздри недотёпы тампон, крепко политый аммиаком.
Больной впадал в состояние  угрожающего аборта.
- Понял?!– грозно спрашивал доктор, заглядывая в пустые глаза больного.
- Уг-у… Рефлекс! – отвечал ему пациент, силясь не вдыхать «лекарство».
- Так то! Молодец! Здоров! – громко кричал «эскулап».
Вот по этой причине стали называть нашего механика просто – Володя. Он не сердился.  Институтский человек. Блаженный, приблудившийся на «коробке»… «Блаженный» запросто мог выйти на построение экипажа в пузырящихся на коленях трико и домашних тапочках.
- Ваш-то… опять не снял пуанты, - улыбались связисты.
- Ещё б гармошку  прихватил, - шептались электрики.
- Да нет у него баяна, а то б вынес, - отвечали им трюмные машинисты.
- Зачем козе баян? – спрашивали мотористы.
- Орёл! Как нарядился! – распираемые гордостью за своего командира, отвечали кочегары.
     Во-вторых, этот самый механик, находясь в абсолютно  холостом состоянии, был крайне любвеобильным. При этом своём достоинстве, денег на женщин он не жалел. Постоянно возле сходни «Крымского» отирались какие-то подозрительные женские фигуры. Некоторые, признаюсь я Вам, были весьма интересны, но  попадались и исключения…
- Я сейчас, Ласточка! – кукарекал  наш «Ромео», перегнувшись через леер.
«Ласточка», весом в 5-6 пудов махала ему крылышками. От взмахов её ручек на море случалась лёгкая рябь…
- Попался к тёте в ручки, - язвили одни.
- Пустяки… Он и покрепче этой подруг-то охаживал, - спорили другие.
- Да. Вот в Сочи была у него «баржа»… Страшная, толстая и волосатая, как макака… Крепко Володю любила… Да и он её жаловал…
- Жалил он её, а не жаловал… Но сегодня  он заправится под пробки… - заключала команда.
     И команда, доложу я Вам, редко ошибалась.  Выше обозначенный механик, в дополнение к двум своим грехам, имел и третий, очень не приятный. Пил он с дамами лёгкого поведения горькую и постоянно находился «под мухой», а по этой простой причине и был прозван командой «мухаником». Иногда он, на просмотре командой кинофильма, по оставшейся с розового детства привычке, начинал интимно ковырять пальцем в носу. Все матросики, забыв про кинофильм, наблюдали за этим действием.
- Наш-то… сейчас  заснёт… - проходил радостный шепоток.
- А почему, Юра, все думают, что он будет спать? - спросил меня молодой моторист, ещё не постигший тонких  привычек героя моего рассказа.
- Рефлекс. Если начал «чистить форсунки», то обязательно уснёт, - объяснил я.
- Рехлекс. А что это такое? – спросил меня морячок, плохо учивший в школе биологию.
- Сейчас, братец, узнаешь…
      И действительно, по прошествии 2-3 минут этого крайне увлекательного занятия, он  засыпал сном младенца и, обязательно, падал со своей банки на палубу. Только Бога ради, не подумайте, что мы бы позволили нашему «муханику» сидеть на какой-то грязной ёмкости из-под краски, чернил  или консервов. На флоте все предметы, предназначенные для сидения на них, называют «банками». Чудо засыпания при манипуляции в носу свершалось с загадочным постоянством. Не скрою, я и сам пытался понять сии крендели нашего «муханика», да только зря все эти мозговые потуги… Даже Бехтерев с Павловым не смогли б разобраться в этом сложном рефлексе. Предполагаю, что и старина Фрейд, забросив  психоанализ, махнул бы, в совершенном своём душевном огорчении, на него дряхлой ручкой… Пропади, мол, товарищ механик с «Крымского», пропадом… Итак, он падал с банки.  Экипаж  ликовал! Рефлекс – штука тонкая! Где Павлов в обнимку с Бехтеревым?! Им бы только собак и дураков по своим клиникам мучить электрическими звонками да пустыми мисками. Фрейд бы о его детстве, да о первых эротических переживаниях вынюхивал! Ха-ха! Так товарищ капитан-лейтенант Зигмунду всё б и доложил! Дудки! Слабо им всем, уважаемый мой читатель, понять эту загадку природы, даже если все трое, окончив научный спор, начнут обниматься и целоваться в щетинистые мужские мордасы. Хотя я, честно говоря, на месте Павлова, целовать Фрейда в сахарные уста не стал бы ни за какие коврижки! Даже если б издатель заплатил мне гонорар за этот рассказ в газете «N»! Не стал бы целовать категорично, хоть штыком меня в спину коли! Кто он мне, родственник? Дядя? Дедушка? Да и не нужен мне гонорар совершенно. Не стал бы целовать и всё тут! Хотя, честно говоря, гонорар бы мне не помешал… Ну да ладно! Итак, все ликовали! А эти… психи с аналитиком… Не будем им мешать. Пусть себе обнимаются, а ежели пожелают, то и расцелуются… Просмотр кинофильма прерывался и четверо матросов, ругая свою тяжёлую службу и не менее тяжёлую ношу, переносили тело «механика Володи» в каюту.
- Дрянь этот фильм! – ругалось «тело».
Матросы, надо Вам сознаться, с ним не спорили.
- Сейчас, товарищ капитан-лейтенант, в коечку ошвартуемся… -  ласково говорили они.
Признаюсь как на духу: я, в своё время, тоже принимал живое участие в выносе вышеупомянутого «тела».
     Ну а на следующее утро, механику Володе, было очень стыдно. Он нервно ходил по каюте. «Клешни» его дрожали, как будто он играл сложнейшую партию на виолончели.
- Стыдно мне, Орлов, - плакался, военмор, мучимый тяжёлым похмельем.
- Не следовало Вам, Володя, в носу ковыряться.
- Ковырялся? Было?
- Да ещё как! Палец хрустел! 
- Вот незадача… Ну дай закурить, - заканчивал он. 
Честно доложу Вам, уважаемый читатель, курить у Володи никогда не было. Стрелял он цигарки у экипажа не хуже «ворошиловского стрелка». 
- Дай закурить, братец, - обращался он к матросику.
- Дай твоих: чужие надоели, - отвечали ему матросы, ещё не нюхавшие порох, но хорошо знающие запах нашатыря.
Однажды, устав от постоянного табачного налога, команда «Крымского» тайно сговорилась: - сигаретами механика не угощать. За нарушение – физическое воздействие предателю. 
- Вот беда! Сигареты кончились… Дай закурить, братец, - обращался механик к матросу.
- Последнюю раскуриваю, Володя…
- А у тебя курить… - обращался он к другому.
- Только пустую пачку выбросил, - нагло врал он.
- Вот беда, - говорил механик, - Ну тогда, братец, оставь покурить…
- Оставляю секретчику  Пиликину…
Пиликин, хотя был человеком не курящим, брал дымящийся окурок.
- Пеликан, да ты же не курил? – удивлялся «муханик».
- Как тут не закурить! – отвечал ему «секрет», косясь на огромный кулак штурманского электрика.
- Понятно, злодеи…  Бунт… - сказал Володя, удаляясь в свою каюту.
 
Через два часа сидел он в одном из ресторанов славного города-героя Севастополя,
курил дорогие «табаки», пил горькую  и плакался в огромный бюст своей новой знакомой. Она нежно гладила его горячую голову, украшенную редкими волосами. При этом он громко отрыгивал.
-    Простите… Шампанское… - извинялся он.
Новая знакомая, женщина совершенно не гордая,  заботливо, по-матерински, вытирала нос механику с «Крымского» его же галстуком.
- Бунтовать! – плакал он в огромное декольте.
- А деньги у Вас, Володя, имеются? – прошептала барышня в ухо своего избранника.
- Сколько хошь… - соврал пьяный «мех» и, вспомнив детство, начал ковыряться пальцем в носу.
- Поехали ко мне… - услышал он, предаваясь сладким объятиям Морфея.
Больше капитан-лейтенант ничего не мог вспомнить. Даже утром на лавочке в каком-то дворе. Даже в комендатуре…
 
        Через три дня товарища «муханика», оборванного, без денег и документов, без одного погона, но зато с огромными лиловыми синяками под оба иллюминатора, доставили на «Крымский комсомолец». Сутки он не высовывал носа из каюты, но потом робко вышел в курилку на ют. Синяки он прикрыл тёмными очками.
- Здорово, сынки! – громко сказал он, - Дайте сигарету.
- Кури, Володя, - предложили матросы, не сговариваясь.
Жалко нам стало потерпевшего кораблекрушение.
- Где тебя, Володя, носило? – спросил я.
- Погулял… малость… - ответил он, жадно затягиваясь табачным дымом.
И «муханик Володя» поведал нам захватывающую историю своего грехопадения. Толпа молча слушала его.
- Володя, а где ты получил «сверчков» под «люмитеры»? – спросил я замолчавшего рассказчика.
- На пиве… - грустно вздохнул он, - Деньги-то у меня вышли… Ну я к мужичку… Так, мол, и так… Влип, мол… Только из комендатуры… Ссудите на кружечку пенного напитку… Он поднёс мне. Я и сигареткой угостился... Стою, попиваю. Чувствую, братцы, что оживаю… Он мне вторую кружечку поднёс… Ну и заспорили мы с ним…
- О чём спор-то приключился, Володя?
- Да, о пустяке… О моём рефлексе…
- ?
- Ну я ему и показал… А он, разбойник такой, и насунул мне под левый глаз…
- А ты что? Да ты закуривай ещё… Не стесняйся…
- А я что? Подмял его под себя! – продолжал пивной «борец» сумо, - А он изловчился, да насунул мне и под правый… Вот так-то, ребятки…
Подбежал рассыльный по кораблю и доложил, что нашего механика вызывает к себе командир корабля.
- Пойду, братцы, на разборку моего боевого похода…
- Ты, Володя, шибко не робей. Говори командиру всё, как на духу…
- Спасибо, хлопчики… Дайте ещё сигаретку.
Дрожащей рукой он пытался вытащить сигарету из пачки. Тщетно. «Игра» на виолончели продолжалась.
- Бери, Вовчик, всю пачку. Мне не жалко, - сказал ему матрос.
И механик, нетвёрдой походкой, двинул по внешнему трапу к командиру.
- Кындык пришёл Вовке, - сказал ему в след не курящий секретчик Пиликин.
- Не гавкай, - хором ответила ему «курилка».
 
      Через сутки списан был наш «муханик Володя» с «Крымского комсомольца» вчистую. На причальной стенке он обернулся. Все, находящиеся в курилке, как по команде   приложили правую руку к беретам, приветствуя низложенного командира-электромеханика. Механик приложил ладонь к козырьку своей фуражки, украшенной сверкающим на солнце «крабом». Его головной убор упал. Из карманов, нагнувшегося за фуражкой «меха», на бетонный пирс высыпалось всё, уже известное Вам, уважаемый читатель, содержимое… Ветер безжалостно раздул ценности…
 
      Дальнейшую судьбу капитан-лейтенанта, к сожалению, я проследить не смог. Говорили мне, что видели его на базаре в Одессе, где он торговал чем-то вроде гвоздей. Другие утверждали, что он служил на гражданском пароходе, удачно женился на старой еврейке и эмигрировал в Израиль. Третьи видели его, ковыряющего свой нос, с какой-то обольстительной красавицей  в одном из ресторанов Евпатории. Иные утверждали, что его заколола ножницами страстно влюблённая в него грузинка. Возможно, всё это именно так и было. Не знаю, а врать не хочу, да только я твёрдо уверен, что если б случилось такое чудо, и я  встретился с «мухаником Володей», то он  первым бы делом сказал: -  Вот беда, Орлов! Сигареты все у меня вышли. Дай закурить, браток!

Смотри и другие материалы по теме:
Загрузка...
Наверх
JSN Boot template designed by JoomlaShine.com