На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам современные рассказы про профессию мэр, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.

Рассказы про мэра

мэр
автор: Отец Онаний
 
Словесная перепалка между двумя кандидатами в мэры началась еще в вертолете. Пытаясь перекричать шум винтов Самат и Наиль спорили, кто из них всё-таки займет кресло мэра. каждый давил на безответственность другого, что в прошлое своё правление было так много косяков и жалоб общественности, короче, что такой мэр никому нахрен не нужен. 
Прилетев на участок, оба кандидата поспешили к руководителю проекта, так сказать лизнуть в свою пользу. В итоге мэром был назначен Наиль. Но ему на этом посту просто так не удержаться. Самат был злопамятным и мстительным. Сыграла горячая башкирская кровь. 
Началось всё с малого. Мелкие пакости. А ведь мелкие пакости- это самое противное. Каждый день кто-то срал мимо дырки. Умудряясь порой обделать даже стенку сортира. Отловить мерзавца долго не получалось, как не караулил его Наиль. Тут надо было брать хитростью. Конечно же, он догадывался, что скорее всего это дело, даже не рук, а задницы Самата, но негодяя нужно было поймать с поличным. Но как на зло, Наиль вечно носился по городку исполняя свои должностные обязанности. То в столовую подай-принеси, то воду в баню залей, то то мусор загрузи. Хватало забот в городке. 
Самат тем временем старался всё больше, от работы отлынивал ссылаясь на больную спину и грыжу яичка. От его нытья становилось тошно. И начальник сказал, что если тот еще будет ныть, то поедет нах отсюда. В городке Самат теперь бывал только вечером. Слишком много народа, чтобы напакостить. Можно и спалиться.
Так подошел срок и мэр и вице мэр улетели домой. В вертолете опять перекрикивая шум винтов громко спорили и ругались. За обосранные стены и за прочие мелкие пакости. Перед поездом выдохнули, выпили и под стук колес понеслись домой, каждый со своими мыслями-ухабами.
Мэр и города
автор: Олег Шаркан
 
Мэр с тоской смотрел в окно кабинета. По площади метался холодный ветер. От одного только этого зрелища мэру становилось неуютно. Он зябко поёжился и уселся за стол. Подперев рукой первый и второй подбородки он тоскливо воззрился на глобус.
- Что ж такое? Все дела переделал. В троллейбусе покатался. Зарплату получил. Одно жаль - отпуск уже отгулял. А так хочется куда-нибудь съездить. Мир посмотреть. Себя показать. – Неожиданная идея пронзила голову мэра. Он даже подпрыгнул на своем кресле.
 Нажав кнопку селектора, он призвал в кабинет начальника орготдела. 
Начальница организационной части, всем своим видом выражая внимание, застыла на пороге.
- Так, посмотрите внимательно в почте, в Интернете, где еще можно посмотреть? Какие-нибудь встречи, конференции, симпозиумы, семинары, форумы. Что б съездить можно было, опыта набраться. Как людьми и городами управлять. В первую очередь обращайте внимание на города с двойными названиями. Такими как, Монте-Карло, Баден-Баден, Лас-Вегас. Газен-Ваген тоже неплохой городишко.
- Газен что? – робко переспросила начальница орготдела.
- С кем приходится работать? – мэр досадливо наморщился. – Газен- Ваген - это город в Южно-Африканской республике, - заключил он и для убедительности крутанул глобус на своем столе.
- Всё то вы знаете, везде то вы бывали, - начальница самым малым задним ходом выползала из кабинета. – Через полчаса все будет у вас. Не извольте беспокоиться.
Через полчаса она вновь возникла на пороге.
- Тут всего одна конференция. В Улан-Удэ. На следующей неделе.
Мэр брезгливо сморщил нос и посмотрел в окно. Погода испортилась окончательно.
- Ищите! И чтоб к концу дня планы симпозиумов были у меня на столе.
Главного организатора работы всей мэрии сдуло из кабинета.
Настроение мэра окончательно испортилось. 
- Хрен редьки не слаще! – вслух подумал он. По этой же причине и в Улан-Удэ ехать не хотелось. И название так себе, не то, что загадочный Газен-Ваген. Да и городишко так себе. Бывал он там не единожды, и лишний раз ехать туда не было никакого желания. 
На пульте селектора замигала лампочка начальницы орготдела.
- Слушаю!
- Есть, есть симпозиум. Прям, как вы просили. Более того, это Москва обязывает туда ехать. Сегодня же. Они даже проживание там оплачивают.
Мэр повеселел. Жизнь налаживалась. Впереди замаячили новые впечатления. Теплые страны. Шикарные номера отелей. Банкеты. Сияющий огнями казино и ресторанов Газен-Ваген. Городской голова даже зажмурился от удовольствия.
- А город-то как называется, - спросил он мурлыкающим голосом.
- Ах, да! Сейчас, сейчас. Название двойное такое, прямо как вы просили. Вот… Нарьян-Мар!
Мэр
автор: Павел Созин
 
 Анатолий Георгиевич, сидит один в своём кабинете, ночью, в полной темноте. В здании городской администрации, кроме него никого нет. Стёкла в окнах, время от времени, слегка подрагивают. Гром грозы, периодически, прошивает воздух.
На нём - розовая рубашка, серые брюки, бежевые туфли. Он сидит в удобном мягком кресле из белой кожи. Перед ним на широком письменном столе из морёного дуба стоит початая бутылка коньяка, с чёрным замком на этикетке. Рядом пустой граненый стакан, пачка сигарет, рваные листы протоколов, коричневые папки, толстая фиолетовая авторучка «Парке». В небольшой лужице пролитой спиртовой жидкости на столешнице плавает мёртвая муха и несколько крошек табака. В глубине комнаты, озаряемой молнией, виднеются, беспорядочно разбросанные на полу, ящики выдвижных шкафов. Электронные часы резко высвечивают, в черноте, синим: 03.15. Значит у него в запасе часа три, не больше.  
 Он берёт бутылку, наливает полстакана и ловко опорожняет его, слизывая с губ несколько капелек. После недолго держит стакан в руке, вертя  из стороны в сторону, а потом с яростью, ненавистью бросает его в противоположную стену.
 
Анатолий Георгиевич родился в бедной, многодетной семье, где кроме него было ещё семь детей. Отец работал на стройке стропальщиком. Мать хлопотала по хозяйству, по выходным мыла подъезды. Всё что он помнил из детства – это теснота, постоянные ссоры, пьяные окрики отца, старая поношенная одежда, в которой стыдно было идти по улице, а, временами, и голод. Он ходил, сутулясь, ожидая насмешливого окрика местных хулиганов. Единственной отрадой той поры для него были книги. Толя, с упоением читал жизнеописания великих политиков: Авраама Линкольна, Мао Дзедуна, Наполеона. В своих фантазиях он представлял себя на коне, во главе огромного войска, на Бородинском поле. Толя был хилым мальчиком и на уроках физкультуры нередко получал плохие отметки. Но зато по истории всегда отлично. Во дворе его дразнили заморышем.
Школу  кончил с красным дипломом, без труда поступив на юридическое отделение государственного университета на бюджетной основе. Жизнь в студенческом общежитии была для него отдохновением, достигнутой свободой. Он зачитывался Сартром, разглагольствовал с соседом по комнате об экзистенциализме. Именно тогда Толя серьёзно увлёкся Марксизмом, прочитал все труды Ленина. Когда друзья приглашали его на пирушку в какой-нибудь кабачок, он редко отказывался. И тогда банальное застолье превращалось под его руководством в политический митинг. Все заворожено слушали Толин баритон, поражались его эрудированности. Он говорил о страдании простого народа, о власти капитала. И так как он был искренне убеждён в своих идеях, его речь производила сильное впечатление на толпу.   С каким увлечением Толя рассказывал о героях гражданской войны в Испании.  «Человек приговорён быть свободным» - гремел его звонкий голос под гулкими сводами шумного и прокуренного кафе, публика же разражалась аплодисментами.
Во времена студенческих выступлений  он шагал с красными лозунгами  в руках в первой колонне, заводя толпу своим бунтарским настроем.
Защитив диплом, Анатолий вернулся в родной город. К тому времени отец его умер - разбился на стройке. Мать начала выпивать, скоро у неё обнаружили рак желудка. Братья и сёстры обзавелись собственными семьями.
Поступив помощником адвоката в захудалую юридическую фирму, он, за пять лет, стал самым уважаемым законником в городе. Бедняки обожали его, ведь Анатолий всегда защищал их бесплатно. Снял недорогую квартиру, вскоре женился, родилась дочь.
Когда срок правления мэра его города подошёл к концу, друзья и коллеги  начали уговаривать Анатолия принять участие в выборах. Он долго колебался, опасаясь стать беспомощным винтиком в механизме огромной лицемерной системы. Странное, непонятное волнение охватывало его при мысли о такой перспективе. Будто бы какая-то сила, запертая внутри него, рвалась наружу.  В конце концов, Анатолий согласился, поддавшись доводу о том, что на этой должности он сможет помочь большему числу людей.
Избирательная компания прошла, как в каком то чаду. Когда Анатолий шёл по улицам и видел плакаты со своими портретами, ему становилось немного неловко. И уже начинало казаться, что он зря ввязался в эту авантюру. Но когда был назначен второй тур, потому что голоса разделились поровну между ним и бывшим  военным в годах – очень строгим и крикливым, в нём проснулся азарт соперничества. Анатолий начал прилагать максимум усилий, чтобы набрать недостающие голоса.
В ночь перед выборами он не мог заснуть. К счастью всё прошло хорошо – с небольшим отрывом Анатолий Георгиевич победил. Поздравления сыпались отовсюду. И как радостно и сладко было их принимать. Телефон не умолкал. Распили несколько бутылок дорогого шампанского. А на следующий день устроили грандиозный банкет в лучшем ресторане города, на берегу реки. От счастья у него кружилась голова. Хотели, было, пригласить цыган с медведями, но в итоге ограничились фейерверком. Множество бизнесменов приходило  засвидетельствовать  ему своё почтение. В конце вечера он уже путался в именах. Все, на перебой приглашали его к себе в гости – «попариться в баньке» или на охоту.
 А на следующий день весь город был потрясён невероятным известием – маленькая дочка мэра, во время прогулки с бабушкой во дворе, была похищена. Тело трёхлетней Даши было обнаружено через два дня на городской свалке. Убийцу нашли сразу – им оказался, нигде не работающий тридцатилетний мужчина, слесарь по профессии. Город погрузился в траур, все сочувствовали новому мэру, даже те, кто голосовал против него. Сам же Анатолий Георгиевич, после похорон, заперся у себя в квартире и на звонки не отвечал. У жены была постоянная истерика.
  Прошло несколько недель. Все ждали, что будет дальше, и кто будет управлять городом. Наконец, через месяц мэр сам появился на публике и по местному телевидению, сухим тоном, объявил, что вступает в должность. Все вздохнули свободно.
Начались рабочие будни. Поначалу всё было для него в диковинку – собственный удобный кабинет, личный секретарь, водитель. Вместе с супругой Анатолий Георгиевич перебрался в дорогой пентхаус в центре. Через год начал строить особняк за городом. Постепенно обеспечил всех своих родственников.
Первое время мэр твёрдо верил, что легко сможет решить все проблемы города – плохие дороги, слабое уличное освещение,  ЖКХ, нехватку детских садов. Но вскоре убедился, что денег из бюджета на всё не хватает. Со всех сторон, что-то требовали, просили, жаловались. Приходилось делать нелёгкий выбор. Всё это, изрядно, изматывало, Анатолий Георгиевич раздражался по пустякам, срывался на жене. В последствии, он обнаружил, что такое напряжение легко снимается какой-нибудь дорогой покупкой.
Каждый рабочий день  начинался с совещания, на котором решались самые насущные вопросы. После обеда мэр отправлялся на осмотр важных объектов города. Вечером – спортзал, бассейн. Через какое-то время всё это превратилось в рутину. Мало-помалу Анатолий Георгиевич привык к ореолу почитания, каким была окружена его персона. Ему льстило, когда вместо панибратского «Толя» его величали Анатолий Георгиевич. Нравилось чувствовать волнение и трепет подчинённых, когда он входил в зал заседаний. Как-то мэр поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы к нему обращались со словами «Ваше превосходительство». Но потом, с грустью осознал, что это, увы, не возможно. 
Когда Анатолий Георгиевич ставил свою подпись на каких-нибудь даже малозначительных бумагах, это действие наполняло его такой гордостью, будто бы он решал судьбу целой планеты.
Проблемы малоимущих граждан интересовали его всё меньше и меньше. Всех просителей мэр оставлял на секретаря – вежливого и холодного служителя.
Он привык дорого одеваться, выписывая новые костюмы из Италии. Полюбил хорошие марочные вина, изыскано-приготовленную еду, шикарные, коллекционные автомобили. Ему нравилось общество богатых, респектабельных людей, их дружеское рукопожатие. Мэр пристрастился к рулетке, проигрывая крупные суммы где-нибудь в казино Монте-Карло. Скоро всё стало казаться пресным и скучным. Анатолий Георгиевич мечтал о новых острых ощущениях. Например, о таких увеселениях, какие могли позволить себе римские императоры. 
Одному известному скульптору он заказал собственный бюст и велел рабочим установить его в городском парке.
Загородный особняк был достроен. Это была двухэтажная, с мраморными колоннами и круглым фонтаном вилла, расположенная в сосновом бору. Мэр принимал там  высокопоставленных гостей. Нередко, устраивая пышные празднества, приглашая звёзд шоу-бизнеса из столицы. Всякий случайный прохожий, кто заглядывал сквозь чугунную ограду, мог видеть и, украшенный разноцветными лампочками сад и, увитую плющом белую беседку и толпы нарядных людей. Играл оркестр, слышался смех.
Время от времени, в нём просыпался прежний Анатолий – честный и справедливый. В такие минуты он мечтал покончить со всей этой грязью, зажить праведно и действительно начать помогать людям. Но всякий раз что-то да мешало. Например, звонил Пётр Сергеевич, директор хлебозавода и приглашал провести недельку в Испании, в его личном бунгало. И мэр успокаивал свою совесть тем, что зло бедности необходимо в этом мире для поддержки вселенского равновесия.
Как-то, в один из сумрачных зимних вечеров, ему позвонили и сообщили, что  мать его умерла. На следующий день на кладбище, стоя у лакированного гроба, рядом с могилой дочери, виде статуэтки ангела, он услышал,  обронённую каким-то нищим, фразу: «Скорее верблюд пройдёт сквозь игольное ушко, чем богатый войдёт в царствие небесное». Слова эти, с тех пор мрачным набатом звенели у него в душе, эхом проносились сквозь его душные сны.  Анатолий Георгиевич глушил эти мысли алкоголем, покупкой новой машины, игрой в карты. 
После кончины матери чувство опустошённости заполнило его душу. Страх смерти преследовал Анатолия Георгиевича. Мэр стал мнительным, капризным. За любым его кашлем ему чудился рак лёгких, за каждой изжогой – опухоль желудка. В такие моменты ему хотелось, чтобы кто-нибудь пожалел его. Но довериться было некому. Супруга отдалилась и жила своей параллельной жизнью. Перед друзьями и подчинёнными он боялся проявить слабость. Родственники недолюбливали  и, в тайне, завидуя, сплетничали за его спиной. Мэр же, считал их неудачниками и нахлебниками. Чтобы унять свои предчувствия Анатолий Георгиевич, не афишируя, пожертвовал крупную сумму денег детскому онкологическому центру.
Он давно перестал быть кумиром среди народа. Оппозиционные газеты поливали его грязью. Мэр же прилагал максимум усилий, чтобы закрыть их. И чем справедливее были их обвинения, тем яростнее был его гнев.
Всюду ему стали мерещиться интриги и заговоры. Он увольнял одного зама за другим, опасаясь, что тот метит на моё место.
Мэр понимал, что сохранит своё высокое положение, пока партия власти благоволит к нему. Ему, даже, как-то намекнули, что на будущих выборах, он обязательно одержит победу, если будет делать всё, как ему укажут. Поэтому, когда город с ревизией посещали высшие чиновники верховной ячейки, он старался им всячески угождать.
Первым признаком того, что что-то изменилось, было то, что в интонациях Главного, когда мэр в очередной раз связался с центром по телефону, появились едва заметные металлические оттенки. Этот голос, всегда такой мягкий и дружелюбный, вдруг стал пасмурным и далёким. Он долго, потом успокаивал себя, что мне, мол, просто показалось. Нервишки шалят, да и только. И часто прокручивая этот диалог в голове, анализировал, вычленял отдельные фразы, но не мог уяснить себе причину такой перемены. Консистенция его снов теперь окрасилась и этими переживаниями.
Долго, однако, ломать голову не пришлось –  оказалось, что его обвиняют в изнасиловании несовершеннолетней. Город наводнили журналисты, приехала группа следователей из столицы. Анатолий Георгиевич ходил, как обухом, ударённый, потому что точно знал, что он этого преступления не совершал. Да, он был повинен во многом: растрата казённых денег, коррупция, подлоги, мошенничества о которых в обвинении и намёка не было.
 Тот, тщательно, слеплённый образ «Великого человека», который мэр создал для одной из Полок Истории, разлетится из-за какого-то гнусного поклёпа малолетней шлюшки. Пришлось нанять дорогого адвоката.
Целыми днями, пока шли  допросы, мозг его неистово искал выход из ситуации.  Оказалось, что она была официанткой на одном из его светских приёмов. А мэр не мог её даже вспомнить. Про себя он, с горечью, усмехнулся – ведь через сексуальные скандалы прошли многие великие политики. А тут ещё позвонили, сообщили, что ареста не избежать. Ощущая это постоянное изнуряющее давление, ему хотелось закричать, громко признаться в своих истинных прегрешениях. Но только не быть под этой мерзкой статьёй. Спать он совсем перестал. Всё время у него было такое чувство, будто он сидит, привязанный, на железном неудобном стуле в тёмной комнате, а слепящий луч прожектора бьёт в лицо, не даёт заснуть.
Его пальцы выдвигают скрипучий ящик стола, нашаривают внутри заветный пузырёк, откупоривают крышку и высыпают содержимое в рот. 
 Хотелось облегчить душу перед кем-то понимающим, добрым, хоть перед священником. 
 На минуту, он представил, как заходит в церковь – пустую, обволакивающую запахом ладана. Подходит к аналою, тихо, едва шевеля губами, закрыв глаза, молится. После идёт к исповедальне, садится на жёсткую скамью и, слыша чужое дыхание за перегородкой, начинает исповедь. Он рассказывает всё, начиная с самого детства, углубляясь в подробности, путаясь в датах и именах. Голос его дрожит, но ближе к концу, всё крепче, всё уверенней и легче. Когда рассказ  коснулся времени гибели его дочери, он говорит об огромной ненависти ко всем незнатным людям и боли, которую испытывает с тех пор, бессознательно обвиняя их в её смерти. И сразу чувствует, как что-то тяжёлое отпускает его душу. 
Он заканчивает говорить, выключает диктофон. Вокруг всё та же комната, стол, бутылка, но он сам другой. Часы показывают: 05.24.
 Вдруг - горечь во рту, спазмы в желудке, позывы к рвоте – всё кружится каруселью смерти. Лёгкие сдавливает, рот  наполняется слюной и кровью, судорога  по телу, зрачки расширены. И в этот момент звонит телефон. «Господи, что я наделал!» Всё те же, уже, едва послушные пальцы нажимают, в последнем усилии кнопку громкой связи и замирают. Голос наполняет комнату, в которой уже никого нет.
- Послушай, старина, нигде не могу тебя найти. У меня потрясающая новость – обвинения против тебя - это фикция, проверка, которую ты с блеском прошёл. Просто поступил донос, что ты тайно связан с оппозицией. Мне только, что звонили, никакого ареста не будет, представляешь какие выдумщики. Поздравляю! Ты лучший мэр страны!
 
Спустя много лет, в одной из больниц города N. умер старик. Судачили, что когда-то давно он был мэром, но после неудачной попытки суицида, получил тюремный срок за крупную растрату.  Отсидев, он решил в родной город не возвращаться, а приехал в этот маленький захудалый городок, где  поселился при больнице и всю оставшуюся жизнь помогал ухаживать за тяжелобольными. В последний свой год, он, особенно, опекал шестилетнюю девочку, больную острым миеломонобластным лейкозом, от которой отказались родители, тратя на её лечение все свои деньги. Он называл её Дашёй. Девочка выжила – операция по пересадке костного мозга прошла успешно. Когда ему сообщили об этом, он уже не вставал. Только тихая, умиротворённая улыбка скользнула по его губам. 
Грязные тучки
автор: Леша Лазарев
 
Мэр Собакин был представительным мужчиной. Выдающийся для чиновника рост, хорошо прокрашенные густые волосы, уверенный взгляд узких светлых глаз, твердый одинарный подбородок. И провинциальный акцент был ему хорош, делая речь увесистой и внушающей уважение подавляющему большинству слушателей, в том числе и выдающимся деятелям культуры на полном бюджетном финансировании. Жители города, в особенности дамы почтенного и весьма почтенного возраста, с каждым годом все нежнее обожали красивого мэра;  многие готовы были на него молиться, особенно когда на восьмое марта да к очередным выборам им прямо по месту жительства доставляли продуктовый набор — кило гречки, банку сгущенки и конфеты с начинкой.
Лишь в узком круге самых доверенных лиц — парикмахера, водителя, повара, массажиста и главного псаря - таилось знание о некоторых личных собакинских проблемах. Впрочем, проблемы были у других, а у мэра — особенности. Вполне безобидные. Так, легкая чувствительность к перемене сезонов.
Весной, когда окончательно таял последний снег, и в каждый из долгих дней пыльного, душного, бестолково тянущегося лета Собакин чувствовал себя пустым и ненужным, словно меховая шуба. Оглашая массажисту устное дозволение на реставрацию очередного давно надоевшего труженикам строительного бизнеса исторического здания или уплотнительную суперточечную застройку, казался рассеян, словно не вполне отдавал себе отчет в принимаемом решении. С годами он неплохо изучил вверенную ему топографию; оговорки и путаница случались все реже, а то бывало, что вместо купеческого особняка в центре сносили безвинную хрущевку на спальной окраине, выселив в полчаса силами крепких ребят из ЧОПа застигнутых врасплох обывателей в шлепанцах с котами под мышкой, или, в качестве смелого акта архитектурного постмодернизма, втыкали многоэтажный скороструйный монолит в крохотный пятачок возле чудом избежавшего окончательной реставрации низенького музея. Задумчивый и мягкий, щуривший под летним солнцем узкие глазки как суслик, готовый убыть в спячку, Собакин дремал за оленьей отбивной во время доклада повара об умеренном, но уверенном росте своего рейтинга в отчетах всех уполномоченных социологических институтов. Только звонок сверху мог пробудить его к действию. При первой же ноте торжественной мелодии Собакин вздрагивал, словно во сне рухнул в люк с кипятком, ошпаренно вскакивал, торопливо и бережно воздымал мобильник, почтительно горбился подле него, четко, немного коряво докладывал обстановку, собирал мудрые морщинки возле часто моргающих глаз, тихонько смеялся над шуткой, мелко дрожал лакированной, высокохудожественно мелированной челкой, выслушивал указания, старательно потел сосредоточенно нахмуренным челом, дакал и поддакивал, благодарил и заверял. По завершению разговора возвращал себе прежний внушительный вид и немедленно собирал совещание. И, едва передав скучные летние задания верным людям, надолго оседал в любимом кресле из тюленьей кожи невыразительной, лишенной всякого стремления сонной тушкой.
Зато осенью, когда в городе начинало холодать, мэр приходил в оживление.
- Зима скоро! - с надеждой глядел Собакин на огромный экран, с которого в прогнозе погоды главного городского телеканала девушка в короткой юбочке и ослепительно белых, сверкающих как айсберг колготках, обстоятельно рассказывала о циклонах, антициклонах, холодных ветрах и первых заморозках.
К зиме красавец-мэр расцветал как северное сияние.
- Прогноз хороший обещают, - говорил ему парикмахер; ножницы в руках виртуоза порхали вокруг его творения, персонально обращались к каждому волоску мэрской прически и щебетали как настойчивая птичка.
- Думаешь, пора уже? - хитро щурился Собакин.
- Раньше начнем, лучше места раскрутим, - в ожидании ответа ножницы замирали с открытым клювом.
Идеальная прическа мэра утвердительно кивала.
 
Совпадение или навет злопыхателей, только в разных местах города, обязательно на улицах с узким тротуаром, очень вскоре как по команде открывались похожие магазинчики с грубыми вывесками «Роспродажа конфеската» с качественным и на удивление недорогим женским нижним бельем, причем белые колготки предлагались любой покупательнице бесплатно — если она приходила в короткой юбке, черных туфлях и была готова тут же подарок надеть — в рамках проводимой рекламной акции, о существе которой спешно набранные на хорошую зарплату продавцы рассказать ничего толкового не могли, а каждый выдумывал что-то от себя.
Зима веселилась. Бросалась легкой порошей в свежие котлованы и блистала алмазной пылью на обломках, ждущих вывоза после реставрации.
И теперь, пролетая по городу в лимузине посреди орущего сиренами кортежа из джипов охраны и полицейских машин, мэр иногда просил водителя сбавить скорость. Заглядывался в окно. Загадочно улыбался.
Собакин не был бы успешным руководителем, если бы не умел разумно делегировать ответственность нижестоящим чиновникам. В мэрии шли регулярные совещания.
- Кажись, снег пошел, - главный псарь неторопливо говорил суетливому человечку, который успевал кивнуть два раза вслед каждому слову. - Меленький еще. Но борзый, с крупкой. Не шморгнет ведь сразу, а? Так если и чего... Пора мероприятия гололедные делать, а? Организуй, Сергеич.
- Не впервой, Сем Семыч, сделаем в лучшем виде, - почтительной скороговоркой отзывался первый заместитель мэра по вопросам благоустройства. Не стоит делать поспешных выводов на основании одного лишь внешнего вида: спину вежливо прогибал один из крутых городских богатеев, в борьбе с прочими достойными конкурентами нацелившийся не меньше, чем на почетное девятое место по длине собственной яхты в текущем бюджетном сезоне.
        Начиналась решающая фаза битвы с гололедом - ежегодная страда, подспудная и зримая.
Тяжелые грузовые поезда везли серые тонны химикатов в титанические ангары химических заводов, ненасытные силосы поглощали тщательно перемолотую смесь, личный водитель мэра на его лимузине встречал бизнес-джет с единственным пассажиром - усталым после долгого перелета немолодым человеком в странной меховой шубе и тяжелой вислоухой шапке, с промороженным арктической стужей лицом. Из багажа таинственный гость имел всего лишь кожаную сумку грубого шитья, и бережно, никому не доверяя, нес ее на груди. Заводы работали в полную мощь. Изможденные счетоводы министерства финансов роняли недоеденные таблетки и засыпали в рабочих креслах. В ночной темноте на горе подготовленной смеси загорался огонь, и если кто-то из работяг третьей смены обладал остротой зрения охотника на белок, то мог бы разглядеть силуэт дико пляшущей вокруг него одинокой фигурки, потрясающей круглым предметом размером с большое блюдо.
Нельзя сказать, что важное и необходимое для зимы делалось в самый последний момент. Все большие, да и малые улицы города проходили основательную проверку еще во время летних ливней, и, случись где воде проскакивать в канализацию без задержки, на место немедленно выезжала бригада специалистов и проводила капитальный ремонт.
Зимние праздники начинались с первым плотным снегопадом. Тяжелые вонючие машины жуками-пришельцами выползали на улицы и щедро вываливали во все стороны едкую соленую смесь. Люди в чистой одежде стали редки, как белые вороны. Обувной бизнес считал сверхприбыли. Автомойки, напротив, скучали — тратить деньги, чтобы сверкая, прокатиться метров двести до первой лужи, позволяли себе только лучшие люди города.
В точности рядом с магазинами «Роспродажа конфеската» с нижним женским бельем щеголеватые дорожники в новых оранжевых куртках с подозрительной для их профессии быстротой и слаженностью обрабатывали дорожное полотно рядом с узким тротуаром. Вдоль пешеходной зоны пробивали глубокую колею, в нее стекался рассол. К столбу у начала колеи вешали приметный мигающий знак «дорожные работы» и заботливо перегораживали всю правую полосу временными столбиками до полного окончания ремонта.
Собакин не был бы собой, если бы весь нелегкий труд спускал на исполнителей и не принимал личного участия в самых ответственных делах.
Уже окрепшей зимой, раз в неделю, не чаще, но никогда не реже, обычно в пятничный вечер, кортеж из лимузина, нескольких новых внедорожников и пары машин в цветах ГИБДД подъезжал к припаркованному на инвалидном месте большому потертому джипу с тяжко затонированными стеклами и широкими ребристыми колесами.
На улицу выпрыгивал десяток молодых людей такого крепкого телосложения,  будто под их черными костюмами была хоккейная форма; они четко делили местность на сектора, а самый ответственный бережно приоткрывал правую заднюю дверь лимузина. Показывались ботинки. Полы длинного серого пальто. И их хозяин, да не только их, а всего города, мэр его; конечно, в меру отведенных ему руководством полномочий, а то бы и дня не просидел. Сосредоточенный насупленный Собакин шел к заведенному и прогретому джипу. Садился за руль. Трогал руками. Улыбался загадочно. Вздыхал мечтательно. Кивал идеальной прической. Лично захлопывал дверь и давал гудок. Необычный кортеж трогался: одна машина ГИБДД ехала перед потертым джипом, вторая — прикрывала тыл. Через пару минут они оказывались в нужном месте - на заранее подготовленной улице возле одного из хорошо раскрученных магазинов «Роспродажа конфеската». Гаишники отсекали случайных лихачей. Команда в рабочих тужурках молниеносно убирала временное ограждение.
Джип Собакина в полном одиночестве занимал правый ряд, медленно и аккуратно, чуть попыхивая выхлопом, двигался вдоль тротуара, пока не достигал яркого и заметного, мигающего знака «дорожные работы». Невдалеке от выхода из магазина, откуда на холод выбирались довольные выгодными покупками разновозрастные девицы в миниюбках, белых колготках и темных туфлях на высоком каблуке, джип четко въезжал правыми колесами в приготовленную колею. Резко прибавлял скорость. С ревом и дымом от мощного, бывалого двигателя, на низкой передаче мчался вдоль тротура. Заливал женщин грязной соленой жижей сплошь от каблуков до верха колготок. Выше пояса клеймил как попало смачными жирными брызгами. Визг, мат, истошные проклятия неслись вслед — ладно бы еще джип был новый и блестящий, только что вымытый, непосильно дорогой, из тех, что очень спешат по важным делам на заседание или сходняк, но потертый вид, дымный выхлоп и хриплый рев железного хлама возводили хамство маневра в необыкновенную, редкостно высокую даже для суровых городских нравов степень... Ничего этого Собакин слышать не мог — он пролетал вперед пару домов, сворачивал под второй такой же мигающий знак «дорожные работы», заезжал во двор и резко останавливался. Задняя машина ГИБДД тормозила в почтительном отдалении и наглухо перекрывала всякое движение. Все замирало.
Что делал Собакин в джипе в следующие несколько минут, предположений никто из разумных людей не строил. А если какой-нибудь не в меру пронырливый журналюга мог бы спросить об этой тайне его личных водителя с массажистом, они бы только взглянули быстро на дерзостно любопытного и тут же сделали морды кирпичом. Только давно уже не числилось в штате приличных городских СМИ подобных вопрошателей: кого по-хорошему уволили, а кто и от бытового криминала здоровьем пострадал; всякую шпану ни к мэру, ни к его доверенным людям не допускали. И нефиг беспокоить высокое начальство, вона сколько хорошего людям делается.
Мэр вываливался из джипа мешком, ничуть не представительный, но расхристанный, взъерошенный и счастливый, как первокурсник розовым утром из женского крыла студенческой общаги, и, не побеспокоившись захлопнуть дверь, через проем которой летела в тихий городской двор мелодия удалой, еще советской песни «...и отчаянно ворвемся прямо в светлую зарю-у-у-у... Эгей!», в распахнутом пальто, не чувствуя леденящий ветер, неровной походкой шел к лимузину навстречу мчащимся поддерживать его за локотки хоккеистам-охранникам; брел, не выбирая пути, в ботинках, что каждый ценою в подержанный джип, напролом через коричневый снег и соленую жижу.

Смотри и другие материалы по теме:
Загрузка...
Наверх
JSN Boot template designed by JoomlaShine.com