На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам современные рассказы про профессию настройщик пианино, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.Рассказы про настройщика пианино
Настройщик
автор: Петрова Лада
Однажды ездила к подруге.Она решила возобновить занятия музыкой и позвала настройщика.У неё чудесное пианино,чехословацкое ещё,по тем временам дорогущее.
Я сначала побренчала-расстроено ужасно.Пришёл настройщик-мальчик лет 20-ти.Маленького роста,кудрявенький-похож на молодого композитора.
Четыре часа настраивал,и на четвёртом часе слышно было как звук преобразился-стал перламутрово-жемчужным.
Мы четыре часа терпели ничего не кушали,потому что как хотели отметить возрождение инстумента.
Мальчик не музыкант,но сейчас занимается с педагогом. Сыграл нам "Затонувший собор"Дебюсси.Так красиво было-огромное окно,за ним старая Москва 50-х гг,и половина стекла-закат солнца,заря почти во всё небо,и юный курчавый пианист на фоне этого пейзажа с аккордами Дебюсси.
Он ещё и музыку пишет,но теории музыки не знает,не умеет записывать ноты грамотно.Пишет красивые светлые песни на синтезаторе с красивой же аранжировкой.Блаженный такой мальчик.
Кажется,он часами может говорить о музыке,преображается,лишь только речь о ней.
Потом я немножко поиграла,звук у пианино-замечательный.
Клод Дебюсси "Затонувший собор"
Это импрессионизм.Не мелодика,а краски звуками,живопись музыкой.
Настройщик
автор: Доктор Романов
Я обожаю нестандартных пациентов. Они отвлекают меня от рутины, будоражат и даже веселят мозг.
Бывает, что какой-нибудь кадр выделяется сразу же. Например, возникает на пороге кабинета при огромных усах, при огромном перстне. Я смотрю на его палец и сравниваю размер камня со своей головой, и кажется – камень больше.
Но чаще внешний вид не впечатляет. Обыкновенность превращается в особенность только спустя минуты, когда пациент разговорится и выдаст шикарную историю. Что называется, – на годы.
Этот опоздал на прием. За него просили важные люди, внушали про серьезность. А он опоздал и выглядел пустяково. Когда брюки спустил, то трусов не оказалось, и объяснение попало по моей маленькой головушке: «Жена трусы постирала, уж извините». С такого объяснения все и началось. Рассказ грянул после жалоб, после осмотра, отдельной песней:
- Родители у меня были глухонемые, оба. Я умел разговаривать и на их языке, и на общем. Мужики, всегда игравшие во дворе в домино, впервые услышали мой голос в три года. Очень удивились, думали, что немые породили себе подобного. А я молчал, так как нужды в разговорах не видел. Мне бы их мужицкие проблемы?! Ребенок ежедневно с трудом попадал домой. В коммуналке полы дощатые, шатались в меру. Если один из родителей стоял в комнате или сидел – ноги на полу, то проблем не возникало. Я топал за дверью, вибрация передавалась в комнату и «слышали», открывали. А отец любил на диване лежать. При такой родительской позе – хоть затопчись, стоять в коридоре не перестоять. Ключа мне не давали, звонок отсутствовал, лампочку приделать для сигнала папе было лень. Он ведь плача никогда не слышал, возможные истерики уходили в пустоту, точнее в глухоту, поэтому не умел я кричать. Топал каждый раз ногами и ждал.
Пациент поерзал на стуле, приноравливаясь, и продолжил:
- В комнате телевизор стоял столько, сколько себя помню. Он молчал, как вся наша семья. Я был уверен, что у всех молчат. В первом классе пошел в гости к новому товарищу, а там ящик такой же, но со звуком. Дружок понять не успел ничего, как я рванул в догадке к себе домой, добежал и хватанул за рукоятку тумблера…. Представьте, на восьмом году моей жизни телевизор заговорил. А вы спрашиваете про потрясения. С тех пор нет никаких потрясений у меня, кончились. И что важно, через пальцы запомнил эту приятную волну, когда за тумблер схватился. Вот я трогаю шершавую поверхность пластмассового цилиндра, вот совершаю небольшое усилие, поворачиваю и будто открываю дверь. Сам могу, все получилось, результат оправдал ожидание и вся гамма через пальцы. Без них никуда, понимаете, беречь надо.
Сжались у пациента кулаки, будто прятал в них что-то, стесняясь. Скрывал гладкость и ухоженность рук. И еще, будто оправдывал пальцы.
- Терпеть я научился, удивлений особых не ждал, осталось почувствовать себя во вранье, и готов юноша для жизненных баталий. Однажды в школе разбили окно и свалили вину на меня. Учительница попросила прийти с отцом. Я объяснил про глухонемоту, что приводить его бессмысленно, но она настаивала на папкином визите. Я доказывал: писать почти не умеет, зря затеваете процедуру. Тогда учительница сказала: «Будешь переводить, с человеческого». Сказано – исполнено. Явились мы вдвоем, и началось. Она всякие страсти про окно, про мое хулиганство, а я отцу про то, какой хороший сын и ученик растет. Папа слушал и гладил меня по голове. Учительница удивлялась: почему да почему такая реакция? Я-переводчик во вкус вошел, обнаглел окончательно и довел до сведения классной дамы значение жеста: дома со мной разберутся и накажут. Вот так и «поговорили». Всю обратную дорогу батя плечами пожимал, не понимая: зачем вызывали?
На данном месте повествования пациент сгорбился, что свидетельствовало о его расслаблении и доверии к доктору. Темпа в рассказе не сбавлял, торопился выговориться:
- Не люблю карточные игры, один раз попробовал в десять лет, прогорел, и с тех пор отрезало, а если вижу этих валетов с дамами, то глаза отвожу. Я тогда не просто проиграл, а в наказание принужден был жениться. Точно. Ребята, участвовавшие в процессе, на выдумку горазды оказались и затеяли свадьбу. В невесты подсунули Катьку, я должен был сам нарядить ее и отвезти на себе в сарай. Меня запрягли, как лошадку, и разукрашенный лентами поскакал к первой брачной ночи, которая состоялась при лучах от солнца, похожих на ножи, проникающие сквозь стену. Непонятно, то ли сами ножи проделывали щели, то ли умело находили готовые. Нас заперли, Катька уселась на табурет, достала гребешок и попросила расчесать ей волосы. Это не волосы оказались, а струны. Пальцами перебирал-перебирал, подушечки напряглись, вот-вот зазвенят, и Катя вытянулась и замерла, сделалась вся такая точеная. Я ведь не картину с нее рисовал, не лепил, все равно позировала или мне казалось. Старшие пацаны, открывшие дверь сарая, сразу решили про нас: было.
Рассказ оборвался. Особенный прием завершился. Пациент уходил с диагнозом и рецептом. Я даже не помню отчетливо причину, из-за которой появился в кабинете этот известный на всю округу настройщик музыкальных инструментов.
Настройщик
автор: Мэри Пашнёва
Рояль стоял в углу сцены и страдал. Он вспоминал, как его привезли, аккуратно выгрузили и бережно внесли в огромный зал нового Дворца пионеров. Думал рояль сразу на двух языках – на русском и немецком, потому что родился он в Германии, но сразу же после рождения его отправили в Казахстан. Другие рояли там, на фабрике, тихо переговаривались, с трудом понимая, где это может быть, но они слышали от людей, что там сплошные степи, и сочувствовали своему глянцево-черному собрату.
– Зато у меня будет возможность давать концерты прямо под открытым небом, прямо среди травы и цветов! – радовался новенький «Becker». – Представляете, как меня будут слушать люди!
Когда инструменты прощались с коллегой, пожеланий было много: чтобы звучал хорошо, чтобы играли на нем талантливые люди, чтобы было у него много концертов. Молчал только старый рояль, приехавший на реставрацию. У него все это уже было, и после шумных напутствий он тихо сказал:
– Желаю тебе встретить хорошего настройщика.
Новеньким роялям это пожелание показалось странным. Кто-то хихикнул, но старый инструмент сверкнул отполированными клавишами и сказал:
– Это для нас, роялей, самое главное.
С того дня прошло около тридцати лет, для рояля - возраст небольшой, но он все чаще и чаще вспоминал слова старого, почтенного рояля, и ждал своего настройщика. Они приходили к нему регулярно, но то, как они тянули струны и колотили по клавишам, его обижало. Не было радости у него оттого, что его струны снова начинали звучать слаженно и красиво. Наверное, поэтому очень скоро инструмент начинал отчаянно фальшивить… Снова приходил настройщик, ключом подтягивал струны и ворчал. Рояль ждал, что придет его Настройщик, тот, который его поймет и настроит так, чтобы в душе все отозвалось.
День был как день, серенький, пасмурный. С утра молодая концертмейстер разложила ноты, взяла несколько аккордов и расстроено сказала:
– На инструменте совершенно нельзя играть, нужен настройщик.
Она решительно села за стол с телефоном, вынула записную книжку и долго листала ее. Наконец набрала номер и очень ласково сказала:
– Дмитрий Михайлович, здравствуйте! У нас рояль, «Беккер». Расстраивается регулярно, настройки едва на два месяца хватает. Помогите, пожалуйста! Вы же такой мастер! Я только пришла сюда на работу, инструмент прекрасный, но не настроен. Ваши бы руки к нему и слух… Да, завтра можно…
Рояль вздохнул, и по сцене прошелестело и скрылось в кулисах эхо его печального вздоха. Еще один придет, будет дергать струны…
На следующий день концертмейстер пришла не одна. Вместе с ней был маленький человечек с баулом, в черном костюме и черном же беретике. Он подошел к роялю, погладил ровные, блестящие клавиши, и роялю это пришлось по душе.
- Германия? – уважительно спросил настройщик.
- Да, выписали специально для Дворца.
- Сейчас послушаем, что с ним такое, почему строй не держит. Немецкие инструменты всегда очень хорошие.
Настройщик привычно пробежался по клавиатуре, легко касаясь клавиш, и эти прикосновения совсем не походили на немилосердную долбежку одной и той же клавиши, которая приводила в неистовство и рояль, и прежних настройщиков. Человечек достал из баула нарукавники, похожие на бухгалтерские, и аккуратно их надел. Появился настроечный ключ, вид которого привел рояль в настоящий трепет. Он все еще помнил, как было больно его струнам, и приготовился к этой жуткой, немилосердной боли. Настройщик нажал первую клавишу, прислушался… Он внимательно осматривал механику и что-то записывал в свою книжечку. Не было тянущей боли, не было стука камертона: настройщик ударял камертоном о край стола, на котором были разложены его инструменты. Небольшие руки подтягивали струны очень осторожно, и рояль затаил дыхание, боясь спугнуть свое счастье. Только теперь он понял, о чем говорил старый рояль. Руки настройщика были волшебными, и рояль был готов петь от счастья. Под осторожными руками струны подтягивались, отвечая на нежные движения чистым, серебряным звуком.
Рояль и не заметил, что за окном уже синели сумерки. Настройщик отложил ключ, сел за рояль, взял несколько аккордов. Послышались шаги, и на сцену из-за кулис прошла концертмейстер.
- Прошу, сыграйте мне «Полонез Огинского»! Я послушаю, все ли в порядке.
Концертмейстер села за рояль, легко коснулась клавиш, и рояль почувствовал, как легко поплыли звуки. Мелодия наполняла сердце грустью и радостью, и рояль вдруг вспомнил Германию, фабрику и своих братьев, которые каждый день уезжали в далекие края. Он вспомнил, как его провожали, - и радостно, и грустно, и ему вдруг на миг показалось, что он стоит не на сцене, а под открытым небом, среди травы и цветов, и ему вторит жаворонок…. Рояль плакал. Он был так счастлив, что ему просто хорошо от этих легких звуков-слез, которые словно стекали по его огромной блестящей крышке. Струны ласково шелестели: «Нам не больно! Нам хорошо! Мы готовы петь на любом концерте!».
Настройщик улыбнулся каким-то своим мыслям, подошел к столу и стал складывать инструменты в баул.
– Я приду через полгода, проверю. Инструмент у вас просто отличный. Играете Вы – за душу берет!
От такой похвалы концертмейстер немного смутилась.
– Я даже не представляла, что инструмент может так звучать. Словно у него не только есть механика, но и настоящая душа. Так бы играла и играла…
– Конечно, есть, а как же? Без души тут никак нельзя. Без души одна фальшь будет…
Настройщик ласково дотронулся до крышки рояля. Видно было, что инструментом он доволен.
Дома настройщик рассказывал:
– Я сегодня рояль настраивал. Инструмент просто замечательный, душевный, сердце не нарадуется! Звучит великолепно. Стоило только кое-где руки приложить, и все. Строй держать будет. Надо на концерт сходить, послушать. Пианистка просто замечательная. Так мне «Полонез» сыграла! Всю душу разбередила. Рояль прямо плакал под ее пальцами. Так светло звучал!.. Так чисто! Так душевно!
Они долго вспоминали друг друга – Рояль и Настройщик.
Через месяц во Дворце был концерт очень известного певца. Он аккомпанировал себе и пел так, что все слушали, затаив дыхание. После концерта певец сказал:
– У вас отличный инструмент. Передайте, пожалуйста, мою искреннюю благодарность настройщику! Рояль звучит просто волшебно!
– Это у Дмитрия Михайловича руки волшебные, он душу инструмента чувствует, – ответила концертмейстер.
Рояль растроганно молчал и улыбался белоснежной клавиатурой. Он видел себя под открытым небом, среди цветов и травы, и в небе, вторя ему, заливался жаворонок… А рядом с ним стоял маленький человечек в черном беретике… Его Настройщик…
Настройщик
автор: Александр Киселев
В конце 90-х годов мне предложили занять должность заведующего детским отделением, в котором я уже много лет работал. После некоторых раздумий я дал согласие. Взглянув на ставшее уже родным отделение как бы со стороны, я увидел, как много проблем нужно будет решить, чтобы сделать работу и приятнее и эффективнее. Прежде всего нужно было обеспечить больных детей недостающими медикаментами и обустроить их жизнь, сделав ее интереснее и комфортнее. Для осуществления поставленных перед собой задач мне нужны были спонсоры, которых мне вскоре удалось найти. С их помощью у нас появились практические все дорогостоящие препараты и приспособления, в палаты были установлены телевизоры, куплены новые стулья, подушки и одеяла, заново создана библиотека. Стал функционировать кукольный театр и кружок рукоделия. Регулярно в отделение приезжали сотрудники из Макдональдс, которые, как могли, развлекали детей. Ко всему прочему, в отделении появилось пианино.
К сожалению, приобретенное пианино было в значительной мере расстроено, что огорчало детей, которые занимались музыкой до болезни. Как-то раз, разговаривая с родителями, я узнал, что одна из мам была знакома с настройщиком пианино и роялей, причем это был известный мастер, которого вызывали в ведущие музыкальные учреждения Москвы. Однако мама ребенка не была уверена в том, что настройщик согласиться бесплатно помочь отделению. К счастью, она оказалась неправа. Как только мастер услышал по телефону, с кем он разговаривает и какая помощь от него требуется, он тут же дал согласие и назвал день и час своего приезда.
Была вторая половина дня, когда в дверь моего кабинета постучали. На пороге стоял мужчина средних лет приятной наружности. Зная о его приезде, я поставил на журнальный стол бутылку коньяка и разложил на тарелках бутерброды. Смущенный настройщик пианино наотрез отказался от рюмки коньяка, заявив, что практические не употребляет спиртное, тем более, что ему предстоит серьезная работа с пианино. Выпив чашку кофе с бутербродом, он вместе со мной пошел к пианино, которое стояло в холле отделения. Пока мастер настраивал инструмент я занимался своими делами у себя в кабинете.
Наконец, работа по настройке пианино была завершена, и мастер продемонстрировал мне и собравшимся детям и родителям, как звучит инструмент. У всех нас создалось впечатление, что в отделении появилось совершенное другое, по-иному звучащее пианино. Мастер с удовлетворением принял заслуженные аплодисменты и вместе со мной зашел в мой кабинет. На этот раз я снова предложил ему выпить рюмку-другую коньяка, чтобы отметить завершение работы, и к моему удивлению он согласился. Тосты следовали один за другим. Мы выпили за музыку, хороших и добрых людей, за здоровье, надежных друзей, профессионалов и за что-то еще. Примерно через час большая бутылка коньяка была пуста. Мы оба были хмельны, но, как мне показалось, для мастера принятая доза спиртного была чрезмерной. Он плохо держался на ногах, язык его заплетался, и он все время старался уверить меня в том, что готов по первой же просьбе приехать в наше отделение для настройки пианино, и это было искренне.
Проводив мастера до такси, я тоже поехал домой. На следующее утро, беспокоясь о самочувствии настройщика, я позвонил ему домой. Голос мастера отражал его неважное состояние, но он сказал, что был бесконечно рад посетить наше отделение и оказать маленькую помощь больным детям. Пианино отменно служило нам потом много лет, и помощь настройщика больше не понадобилась.
Настройщик
автор: Олег Ларионов
Пианино много лет стояло в квартире, почти всю мою жизнь. На нем еще играла мама, потом и я шаг за шагом освоил нелегкую нотную премудрость. С ним меня связывали мимолетные воспоминания, вроде бы и незначительные, но трогательные. Помню, как полбригады шумных здоровых мужиков затаскивали его на третий этаж, запах свежей древесины; как потом бережно мы с мамой протирали его торжественно-красивые поверхности, за которыми скрывалось таинство еще непознанного искусства. Помню первую учительницу – ее визитов я всегда с волнением ждал, миловидную и юную студентку консерватории, в которую почти влюбился. Однажды в далеком детстве у нас дома отмечали какой-то праздник, и я совсем некстати взял аккорды Патетической сонаты. Отец заслушался и вдруг с укором остановил гостей: «Музыка какая, мороз по коже, камень оживет – оставьте свои разговоры - послушайте!..»
Потом были два года армии. Мама уже не могла играть – она была больна, и пианино молчало, верно дожидаясь меня. Вернувшись приветливым майским днем домой, я робко, почти с испугом подошел к нему - думал, разучился говорить на языке музыки. Открыл крышку, тронул забытые клавиши и… Через долгие сотни серых будней ожил большой, яркий мир. Я впервые, казалось, увидел, как много в нем звуков и запахов. И понял, что душа моя не очерствела, и я сделаю еще на этом свете много добрых и полезных дел.
Бетховен, Бах, Шопен, Чайковский и еще популярные мелодии уверенной и сильной моей страны – я так долго играл вас… Но увы, годы неизбежны. Жизнь засасывала в свою круговерть, и все меньше оставалось свободного времени для себя. Место пианино незаметно заняли книги, затем из-за отсутствия денег работа на даче; позднее Интернет с наивными поисками мифических удач, и просто каждодневная и полубессмысленная суета. Играл я все меньше, потом и вовсе перестал, и однажды обнаружил, что большую часть своего репертуара забыл, а играть почти разучился. Нет, разумеется, можно было восстановить утраченное, но для этого потребовалась бы долгая разминка на гаммах, столь раздражающая соседей - то, чем занимался я, учась в музыкальной школе.
Пианино, темно-коричневое, покрытое шпоном настоящего красного дерева, теперь поблекшего, незаметно обитало в квартире, не резало глаз, тихо вписываясь в обстановку и… безмолвствовало уже много лет. Мне не раз поступали предложения продать его, но я воспринимал их чуть ли не как оскорбление! К тому времени умерла бабушка и умерли мои бедные родители, растащили на жалкие беспомощные обломки великую страну. А пианино, подаренное самыми близкими людьми, по-прежнему как-то почти робко и растерянно стояло в дальнем краю комнаты, словно хотело спросить меня, что я думаю обо всем этом, и почему, в конце концов, не играю?.. Нет, я начисто отвергал всякую мысль расстаться с ним. Оно давно стало частью моей жизни, оно сопровождало меня с самого детства и хранило в себе лишь для меня одного доступный смысл. И вдруг продать?.. Нет, это все равно, что продать друга или себя самого!..
Я еще робко мечтал, что кто-то из детей увлечется игрой на фортепиано. Но напрасно, у них были другие интересы. Все чаще слышал я упреки от домашних, что пианино мешает, занимает место, а в квартире и так тесно. Для них оно оставалось не более, чем старым шкафом или комодом, которые совсем не жалко выставить за дверь.
А однажды жена сказала:
-Вот что, я присмотрела в магазине испанскую стенку, пианино будет мешать. Если б ты играл – тогда ладно. Но ты не играешь! В общем, делай, что хочешь – но пианино в квартире быть не должно!
С содроганием в душе выслушал я ее слова. Но самое ужасное, стал приходить к мысли, что жена, наверное, по-житейски права: незачем держать дома бесполезный предмет, и пианино скорее всего придется продать. Хотя тлела еще надежда, что когда-нибудь я погоняю гаммы и вспомню все то, что умел раньше. Увы, надежда была скорее всего из области фантазий…
Результат попыток продать пианино, которым когда-то так интересовались разные знакомые, крайне меня удивил. Его никто не покупал даже за небольшую сумму, хотя в городе давно не торговали новыми инструментами. Все изменилось с доперестроечных времен – и искусство, видимо, отошло нынче на второй план. Однажды я забрел в магазинчик музыкальных инструментов, где мне подтвердили, что пианино возят теперь лишь под индивидуальный заказ, и крайне редко, зато есть неплохие клавишные звукосинтезаторы, имитирующие его звук, хотя это, конечно же, совсем не то… В конце концов, мне дали телефон настройщика, сказав, что он может оказать содействие в продаже.
Спустя пару недель мне все же удалось связаться с долгожданным настройщиком, который до тех пор, по сообщению голоса оператора сотовой связи, все время «был недоступен», и однажды вечером в дверь раздался звонок – из минуты в минуту, как договаривались.
На пороге стоял высокий молодой человек, брюнет с небольшими слегка обозначенными усиками, в идеально отглаженных брюках и безупречной рубашке.
Он посмотрел на пианино. Взгляд его был сосредоточенным; казалось, настройщик отключился с этой минуты от всего внешнего. Легкими движениями он сделал то, о чем мы и не догадывались никогда – снял нижнюю и верхнюю панели, обнажив ворохи многолетней пыли, потом крышку, и теперь перед глазами предстала одна голая механика, когда-то создававшая божественную музыку – множество молоточков, струн, натяжных болтов. Настройщик по-прежнему сосредоточенно, не говоря ни слова, проделывал что-то немыслимое. Щелкал по струнам, забирался в механику, ощупывая молоточки, рычажки и другие внутренности. Длинные пальцы его то нежно гладили клавиши, то вдруг начинали по ним яростно колотить. На наши вопросы он отвечал весьма односложно. Видно было, он поглощен совсем другим… Даже чересчур общительная жена не могла разговорить его, и нам оставалось молча наблюдать за его действиями. Он достал электронный камертон размером с зажигалку.
-Пианино настроено на полтона ниже… - констатировал он и принялся подтягивать струны. У меня уже возникло сомнение: может быть, он меня не так понял, ведь я пригласил его помочь продать пианино, а не настраивать его…
-Сколько, вы говорите, лет вашему пианино?..
-Более двадцати, - ответил я, надеясь как-то набить цену своему сокровищу, с которым так много меня связывало и с которым вовсе в глубине души не хотелось расставаться. Ведь я прекрасно знал, что на самом деле мой друг лишь немногим моложе меня, и ему уже под сорок…
Вдруг он стал со всей силы колотить по клавише, струну которой только что настроил. «Всяко, не сломает, - подумалось невольно, - ведь профессионал. Наверное, знает, что делает…»,– мысленно успокаивал я себя. Потом настройщик едва дотронулся до той же клавиши и проговорил очень тихо:
-Улавливаете, волна…
Мы с женой ничего не улавливали…
Было видно, он изучает наш инструмент, как доктор прослушивает больного с едва заметными признаками только еще начавшейся болезни, предельно сконцентрировав внимание и волю, недоступными нам органами чувств…
-Видите ли, - наконец, заговорил он. - Древесина, из которой сделана дека, рассчитана на определенную влажность летом и зимой. И конечно, судя по всему, вы никогда не ставили под панель пианино баночку с водой. Древесина ослабла, рассохлась, и перестала держать строй. Механика в идеальном состоянии, на пианино не слишком много играли, звук певучий. Играть на нем можно, но вряд ли вам понравится вызывать каждый месяц настройщика… И потом, уже в семидесятые годы такие рамы выпускать перестали, так что вашему пианино лет сорок как минимум, если не пятьдесят.
-Нет, нет, - горячо запротестовала жена, сразу же «проговорившись», - сорок да, но только не пятьдесят, ведь мужу купили его новым, когда он был ребенком!
Да, от настройщика ничего нельзя было утаить.
-Сорок тоже возраст. Увы, эти тонкие, ранимые вещи, как и люди, также имеют свое начало и свой конец.
Не знаю почему, но последние слова его меня почему-то странно огорчили, почти расстроили, словно речь шла о безнадежной болезни близкого мне человека, а может быть, и о своей собственной жизни, о прошлом, которого никогда больше не будет.
-Ваше пианино я, к сожалению, своим клиентам предложить не могу – а мои клиенты профессиональные музыканты в училищах, в консерватории. Моя репутация высока, и я слишком ею дорожу…
-Ну а все-таки, можно его продать кому-нибудь из не слишком притязательных граждан?… - настаивала жена.
-Предложение превышает спрос.
-Наверное, из-за электронных аналогов?
-Нет, электроника живой инструмент, конечно же, не заменит, дело не в этом…
Он задумался на секунду.
-Видите ли, конечно, можно сделать ремонт, внешний в том числе, заменить шпон на крышке, покрыть специальным лаком, но это будет очень дорого, как восстановление импортной машины. В таком ремонте нет смысла, потому что проще купить новый инструмент… Хотя люди делают такие ремонты. Однажды мне попалось пианино выпуска восемьсот семидесятого года – ему было сто тридцать пять лет.
-И что, на нем можно было играть?
-На нем вообще нельзя было извлекать звуки.
-Это было какое-то необычное пианино? Принадлежало знаменитости?
-Не то и не другое.
-Разве нашелся желающий его приобрести?
-Нашелся, и мы тот экспонат отреставрировали, хотя на эти деньги можно было бы купить целый музыкальный класс. Более того, хозяин инструмента велел выбросить всю мебель из гостиной, а саму гостиную перестроил, передвинул в ней стены, заказал соответствующий ретро-интерьер – и все из-за этого старинного пианино… Самое смешное, что в этой семейке вообще никто и никогда не играл: им медведь на ухо наступил. Просто хозяину так захотелось... Понимаете, у людей, которые не зарабатывают деньги собственным трудом, а деньги между тем на них свалились огромные, просто так, - у них есть свои причуды. И мы их исполняем, даже совершенно бессмысленные и дикие. Таков нынче мир.
Да, у меня на очереди еще три клиента, а я так ничего и не подобрал для них за весь сегодняшний день… Что ж, прощайте, - и он доверительно пожал мне руку, почувствовав во мне внимательного собеседника. Уже уходя, он вдруг остановился и добавил напоследок, словно речь шла не о старом пианино, а о живом существе:
-А звук певучий. Теперь редко встречается такой. В те годы многое старались делать на совесть. Пианино еще какое-то время послужит. Отдайте его хорошим людям, просто любителям, если сами вы не играете.
Его последняя фраза что-то окрылила в глубине души, сквозь слякоть осенних дней настроила на мажорный лад. Да, все имеет свои начало и конец. Но старое пианино еще пригодится, оно не должно молчать, оно будет петь! Пусть оно расскажет кому-нибудь о том, что ведомо моему счастливому безмятежному детству из справедливой и спокойной моей страны!
Однажды ко мне зашла старушка с маленькой девочкой.
-Хочу сделать внучке подарок, в музыкалке собирается учиться. А пенсия маленькая. Не уступите в цене?
-Уступлю, - сказал я с радостью. Потому что знал, что последнего молчаливого и чуткого свидетеля всей моей жизни встретят старательные, трепетные руки…
Смотри и другие материалы по теме: