Орнитолог. рассказ о птичках

автор: Виталий Кузнецов 

 

Прямо с утра долго гляделся на себя в зеркало. Похож ли я на орнитолога? И прямо на себя смотрел, и даже немного «со стороны». Ничего примечательного не обнаружил, - может щетина выросла чуть больше обычного, а так вполне нормальный гражданин. На ученого точно не похож, особенно на такого любителя – наблюдателя. «Ну тогда чего же ты затеял этот рассказ? – Скажите мне на милость. Чего ты в зеркало себя пытался разглядеть поподробнее? Глаза голубые, ну и что? Щетина немного отросла, так мы её сейчас подровняем, да, а так ну, мужчина средних лет, вполне даже симпатичный». Критически ещё раз взглянул в другой мир, ничего не обнаружил такого, ну, чего-то связанного с птицами…

В прошлом году прямо напротив моей форточки, в которую я стараюсь выпустить дым от сигарет (чтобы вроде как в комнате меньше дымом пахло), метрах в полутора я обнаружил какое-то движение между двух подпиленных веток старого ясеня. Время было уже почти полночь, как я возвратился с работы. Какое-то ощущение копошения, попискивания среди невидимых пока ветвей, будто бы мышки завели свои нескончаемые мышиные споры. Света из окна оказалось недостаточно, чтобы я мог разглядеть, кто же там так спорит, будто бы два мышастых супруга ругаются. Вспомнил, что есть у меня прекрасный фонарь, настолько мощный, что уж не на полтора-два метра «добьёт», а метров на пятьдесят так местность осветит, что солнца не понадобится. Порылся, вытащил из буфета, навёл на подозрительные звуки (какая-то тень быстро метнулась вниз) и (хотел немного ругнуться, ну так, по-доброму, по-простому, почти по-деревенски, чтобы звук моего восхищения от увиденного лучше передать разуму) разглядел первым делом не маленькое такое, а скорее даже очень приличных размеров гнездо. «Как я его раньше не заметил? – подумал про себя, - а что его замечать? Гнездо как гнездо. Интересно, долго гнёзда строят? А может быть, пока я днём на работе, его и смастерили? А может быть, годом или двумя раньше?» – такие вопросы возникли в голове, что даже спать расхотелось. А из гнезда торчала небольшая клювастая голова, только голову и клюв было видно, хотя по правде сказать, не такая уже и маленькая голова, но только точно не мышиная. Да ещё и с клювом. Смотрела на меня, наверное, с большим удивлением своим одним глазом, потом, повернув клюв в другую от меня сторону, и другим…

Почему я себя сегодня в зеркало очень внимательно разглядывал на предмет «учености», так это просто потому, что с прошлого года стал очень внимательно приглядываться и прислушиваться к птичкам. Благо окна у меня на третьем этаже, выходят прямо в сад, который уже в мае покрывается буйно-зелёными листочками, конечно же сначала почки начинают набухать, но я терпеливо жду, когда появятся листочки, маленькие такие, нежно-салатовые, а потом уже похожие по цвету на эмблему Сбербанка, которому столько лет, что дружить с ним ну никак не хочется. Старый уже больно, да и зажрался откровенно. Банк зачем-то приплёл, совсем уже заморочился, задумался…

Давайте лучше про птичек расскажу, которые прямо напротив моей форточки, в которую я выпускаю колечками дым, поселились. Свили перед моим окном гнездо какие-то милые пташки. Грачи – не грачи, перепела – не перепела, сойки – не сойки, да и откуда мне, городскому жителю, знать все эти «породы» и названия. Я вам лучше сейчас перечислю почти все породы собачьей братии, обитающей в Москве. Но из названий птиц смогу отличить, и то с большим трудом, воробья от синицы. Ну, может быть, ещё голубей, но только я ни разу не видел, чтобы эти ленивые глупые попрошайки смогли смастерить гнездо, да ещё на ветвях дерева. Пока я видел только небольшую головку, по размеру похожую на голубиную и небольшой клювик, который поворачивался, чтобы разглядеть свет от моего фонаря. А может быть луч был слишком ярким? Я засовестился, выключил кнопку, чтобы не смущать птицу, сидящую в гнезде. «Может быть, она уже на яйцах сидит? А я тут фонарём в морду насвечиваю. Про морду я, наверное, зря написал. Морда же она у зверей всяких, а у птиц? Голова, головка? Глазки, глазики, клювики, пёрышки, опять же, а не шерсть вздыбленная. Ладно уже, пойду спать, а с утра погляжу, что там за зверь пернатый в гнезде расселся…

С утра при ярком солнечном свете я снова увидел только головку с клювиком, торчащую поверх гнезда. Уже успокоился тем, что на ворону эта бежевая птичка с небольшим аккуратным клювом совсем не похожа (потом не забудьте мне, пожалуйста, напомнить очень интересные наблюдения об этих бесстрашных милых птичках, о которых наши композиторы даже песни сложили). Почему-то в голове у меня появилось такое название, как «сойка», я уже про себя эту «наседку» так и прозвал (насчет того, что птичка сидит на выводке, у меня даже сомнения пропали). Дело в том, что каждое утро я видел эту головку в разных ракурсах, но всё время над гнездом, но что это за птица догадаться пока было очень сложно. И каждое утро и вечером, возвратившись с работы, я обязательно проверял, как там поживают мои подопечные. Фонарём больше не светил, стараясь не пугать будущую маманю, а так на просвет между появившейся листвой каждый раз видел знакомый силуэт, то есть – небольшую головку и клювик, слегка выглядывающий над гнездом…

Так продолжалось дней десять или чуть больше. Утром я разглядывал неподвижный знакомый силуэт – гнездо между спиленных ветвей и головку с клювиком. Вечером, выпуская колечки дыма в форточку, снова наблюдал ту же картину. Если бы эта картинка немного не менялась каждый раз (голова наседки была ближе то к одному, то к другому края гнезда), я бы, наверное, подумал, что у меня галлюцинации. То есть никакая это не птица, а просто кто-то решил надо мною подшутить - засунуть в гнездо чучело и поворачивать его разными ракурсами, но, взглянув с высоты третьего этажа на землю, понял, что это слишком дорогостоящее и опасное предприятие. Так что оставалось только ждать. Ведь если наседка сидит на яйцах, обязательно должны появиться цыплята…

И я дождался, ура! Вечером над гнездом я увидел несколько других копошащихся силуэтов: маленькие головки с жадными открытыми клювиками попискивали, словно в такт раскрывая свои желторотые жерла. А мама периодически слетала из гнезда и через некоторое время, возвратившись с червячком, засовывала их в раскрытую пасть одного из своих попискивающих чад. Никак не мог понять, как она их различает, или запоминает, кого из них успела накормить, а кто остался голодным, - они все одинаково раскрывали клювы при её приближении.

На следующий день у меня приключился выходной, поэтому в течение всего светового дня я наблюдал картинку, словно приключенческий фильм – непрерывную кормёжку оравы в пять или шесть птенцов. Мне никак их не удавалось всех пересчитать: то у меня получалась цифра пять, а иногда и шесть. Мне казалось, что все эти открытые рты настолько похожи друг на друга, что бедной, или наоборот, счастливой мамаше очень трудно прокормить одной такое большое семейство… И вдруг, уже почти в сумерках, я разглядел над гнездом какую-то более крупную птицу, которая, сидя внутри этого рукотворного жилища, как будто бы склёвывала птенцов – ни одной головки я не видел, кроме силуэта этого крупного пернатого зверя, который своим огромным клювом производил какие-то непонятные для меня манипуляции. Я закричал на него, пытаясь отогнать от гнезда, но он не обращал на меня никакого внимания.

«Да что же это такое? Как мне помешать этой крупной птице, чтобы хоть одного или двух птенцов выручить?» – я начал кидать в гнездо небольшие виноградинки, чтобы отогнать «хищника», но он по-прежнему продолжал «поедать» птенцов, которых я так долго дожидался. Я был очень расстроен тем, что не смог ничем помешать отвратительной клювастой птице. Поискав в комнате более крупные предметы, которых мне было бы не жаль выбросить в окошко, я обнаружил, что гнездо пустое - ни одной головки больше не виделось между листвы. А «хищник» тоже куда-то пропал. С тяжелым сердцем я лёг в постель, но заснуть никак не удавалось. Я решил напоследок выкурить ещё одну сигарету и с удивлением увидел, что из гнезда торчит знакомая мне головка с небольшим клювиком. Причём сидит, вообще не шевелясь, как и прежде, когда она высиживала птенцов. Эта картина меня немного успокоила, поэтому удалось заснуть достаточно быстро…

Проснувшись, первым делом я выглянул в окошко и был несказанно удивлён и обрадован, усмотрев между нежными листочками в гнезде пять или шесть открытых клювиков. «Что это вчера было? Загадка. Но, наверное, скоро будет и отгадка», - с лёгким сердцем я отправился готовить себе завтрак. «Ага! Вот и отгадка», - я посмеялся сам над собой. Откуда же мне было знать, что эти птички выкармливают и высиживают птенцов совместными усилиями? То есть, если мама устала, на яйца садится папа. Но, видимо, папа был слишком чистоплотным, чтобы не вычистить гнездо, пока он не сядет

греть птенцов. А ночи в Москве в мае ещё прохладны, так что приходилось выхаживать птенцов по очереди. Зря я кидал в огромную птицу разными предметами, да и до сих пор некоторых из них жалко, не винограда, конечно же, хотя и винограда жаль, лучше бы его съел. Да кто бы знал, что эти теперь очень милые и симпатичные моему сердцу птички бок о бок выращивают своё потомство, так что пришла очередь папы с огромной головой и мощным длинным горбатым клювом устроить небольшую уборку жилища. А я-то подумал бог знает что…

Теперь, возвращаясь с работы (пытался «смыться» пораньше, чтобы понаблюдать за процессом роста и взросления молодого поколения), старался даже поменьше курить в окошко, ну так, на всякий случай, - вдруг маленьким птенцам этот дым будет не очень приятен, а и точно не полезен. Смотрел, как папа с мамой поочерёдно чистят гнездо от каких-то гусениц. Откуда там берутся гусеницы, мне было совсем не понятно. Да и название этих милых птичек мне ещё было не известно. Совсем. Решил всё же в интернете набрать названия разных «гнездовых», и… увидел! Обнаружил! Да это же ДРОЗДЫ! Вот это да, прямо перед моим окошком свили гнездо дрозды! Конечно же, и песни о них слышал, ну, если не ошибусь строками: «Нет, не те дрозды, не полевые»… Задушевная была песня, и ещё вспомнил: «А дрозды, волшебники дрозды»… Значит, «волшебники – дрозды» свили гнёздышко прямо напротив моего окна и выкармливают своё потомство. И можно сказать, что прямо напротив автора этих строк…

В этом году они решили всё же переместиться поближе к не писательской братии (постеснялись, наверное, своих любовных амуров). А я так надеялся на то, что в этом году они снова совьют своё гнездо прямо напротив моего окна. К сожалению, осенними ливнями и грозами прошлое жилище просто смыло. Как корова языком слизала. Прямо на моих глазах. Было гнездо, и нет его. Жаль, конечно же, да не жилья, а того, что новая пара переместилась, то есть, наверное, (не видно, только слышно) на соседние ветви тополя. Я же слышу их голоса немного правее от моего окна, только далеко, – больше десяти метров, и гнезда не видно. Эх жаль. А я так надеялся… Эх, вспомнил прошлый год. И такой позитив от этого замечательного семейства…

В интернете нашел картинки, ознакомился с повадками и «бытом-житьём» этих замечательных пташек. Теперь мои переживания за молодое потомство превратились прямо-таки в какую-то манию. Мне было иногда очень беспокойно наблюдать, как совсем не окрепшие птенцы становились своими тоненькими лапками на край гнезда и начинали размахивать маленькими крылышками, что-то клекоча. Может быть, они таким образом себя взбадривали, я не знаю, но… в один из дней, возвратившись в работы, я обнаружил, что в гнезде всего-навсего трое птенцов. А куда делись остальные? Трое из оставшихся высовывали свои тельца, пытаясь запрыгнуть на край высокого гнезда, одному из них это всё же удалось. Он балансировал на этом самом краю, расправлял свои неокрепшие (очень короткие) крылышки и производил звуки, похожие на очень короткие отрывки из соловьиных трелей…

Я с удивлением и некоторым беспокойством прислушивался. Удивление моё вызвал тот факт, что своими ушами я услышал точно такие же звуки ровно с трёх сторон. Они «разговаривали» между собой, как будто бы тот, что стоял на краю гнезда, спрашивал своих братьев и сестёр, вылетевших из колыбели раньше: «Надо ли мне покидать гнездо, или стоит немного окрепнуть крылышкам»? – «Да лети ты, чего бояться? – отвечали ему с трёх сторон, - мы уже на ветвях сидим, а иногда даже вниз спускаемся червячка достать. Мама же с папой нас выучили!»

А беспокойство моё было в том, что этот отчаянный птенец имел совсем маленькие крылышки, которые вряд ли смогли бы поднять его в воздух…

То было почти под вечер. И я очень надеялся на то, что завтра ещё увижусь с этим семейством. Но на следующий вечер я, вернувшись позже обычного, никакого движения в гнезде не обнаружил. Надеясь, что утром увижу последних обитателей этого жилища, лёг спать со спокойной душой, но никогда и никого из моих пернатых соседей больше не увидел - гнездо оказалось пустым. Была ещё надежда на то, что такое замечательное гнездо не останется пустовать. Каждый вечер я направлял свет своего мощного фонаря на осиротевшее жилище…

И никто и никогда в ЭТО гнездо не спустился.

А осенью сильными ливнями его просто смыло.

Орнитолог

автор: Александр Финогеев

 

Осень выдалась тёплой и дождливой. Грибов в лесу – косой коси, не перекосишь. Оля несколько раз с мамой ходила за ними и знала, чем отличаются съедобные грибы от поганок.

 

В этот раз она пошла с подружками. 

 

Быстро найдя первые три гриба, она обратила внимание на юрких ящериц. Те, быстро мотая хвостиками, носились взад и вперёд по сухой траве. И так её заинтересовали эти пресмыкающиеся, что, забыв напрочь о цели похода, Ольга решила их поймать. Но это оказалось далеко не простым делом. Несколько раз девочка ухитрялась схватить ящерицу за хвост, только тот оставался в руке, а его хозяйка куда-то быстро исчезала.

 

Приметив, что они прячутся в расщелинах между камнями, Оля притаилась и стала терпеливо ждать, пока одна из них не вылезет наружу. И удача не заставила себя долго ждать. Первой она поймала некрасивую серую ящерицу, вслед за ней – голубую.

 

Бросив обеих в ведро для грибов, она, размахивая им, быстро пошла домой.

 

– Что так быстро? Ничего не нашла? – удручённо спросила мать.

 

– Почему не нашла, смотри, – и она, сняв крышку, радостно перевернула ведро на дорожку в зале, из которого покатились три гриба и юркнули под шкаф две ящерицы, одна серая и некрасивая, а другая – голубая.

 

Мать от неожиданности даже взвизгнула.

 

– Что ты опять притащила в дом? Ваня! – позвала она мужа. – Иди полюбуйся, твоя дочь ящериц вместо грибов в дом принесла и выпустила их! Отодвигайте шкафы, выносите дорожки, но чтобы в доме этой гадости не было. А я пошла картошку копать.

 

Мать ушла, а дочь, заглотив губу, смотрела на своего покровителя.

 

– Иди, дочка, гуляй, я сам всё сделаю.

 

Ольга счастливо улыбнулась, поцеловала отца в щёку и быстро побежала на улицу.

 

***

 

Шло время. Осень подходила к концу. На улице стало прохладно.

 

Тепло одевшись, Оля вышла на улицу, но из ребятишек никого не было видно.

 

Слоняясь бесцельно по двору, она от нечего делать стала выдёргивать ветки из середины кучи, что лежали за сараем. Получался шалаш.

 

Сделав большую дырку, Ольга залезла внутрь. Внизу под корягой, свернувшись клубочком, лежал толстенный уж. Девочка тихонечко встала на колени и притянула его к себе. Он даже не пошевелился. Тогда взяв ужа на руки, она побежала в дом и положила его у печки. Немного согревшись, тот зашевелился и поднял голову.

 

– Мама, смотри, он ожил!

 

– Кто? – спросила вошедшая на кухню мать.

 

– Уж!

 

– Какой уж?!

 

– Ну, вот этот, – показала она пальцем, – что лежит возле печки.

 

– Где нашла ты эту тварь и зачем притащила в дом? – мать тяжело села на стул, резко побледнела, и мелкая испарина покрыла её лицо.

 

– Под сучьями.

 

– Пойди и положи его на место. Зимой они впадают в спячку. Он здесь абсолютно не нужен.

 

Ольга взяла ужа за хвост, вышла на улицу и, раскрутив его, выкинула далеко за забор.

 

***

 

Наступила зима. Она была такой холодной и жгучей, что даже несколько раз отменялись уроки в школе. И даже птицы, замерзая на лету, падали замертво на снег. А снега в этом году было так много, а наст такой твёрдый, что в отдельных местах на пешеходных дорогах прокапывались туннели.

 

Оля спала у окна. Проснувшись, она сразу же садилась и смотрела на улицу. Если на снегу лежали птицы, быстро одевалась, бежала в сад и собирала их, раскладывая возле печки.

 

И всё-таки двух ей удалось спасти – голубя и ворону.

Орнитолог

автор: Александр Анайкин

 

Старик уже давно не выходил из дома. Не потому, что был мизантропом, отнюдь нет. Просто у него болели ноги, и каждый шаг давался ему с таким же трудом, как той русалки из сказки Андерсена. Впрочем, будучи по натуре оптимистом, старик никому не жаловался на свои недуги. Даже супруга не слышала от старика сетований на жизнь. А чего на неё, на жизнь то, сетовать. Ну, не выходит на улицу, так ведь и в четырёх стенах всегда есть чем занять себя. Слава Богу, старик ещё не растерял природной любознательности и по многу смотрел самые различные телепрограммы, радуясь прогрессу, который позволяет столь разнообразить мир, суженный для него сейчас в стенах небольшой квартиры. А если быть более точным, то, даже, стенами одной комнаты, так как старик большей частью лежал на диване, как он шутил, «подобно Черчиллю». На диване старик не только смотрел телепрограммы, но и читал книги.

Но, так уж устроен человек, что ему постоянно хочется большего. Наши предки, к примеру, отправлялись в неизведанные просторы моря, пересекали пустыни и горы, открывая мир. В конце концов, и старику стало мало лишь одного дивана, и он тоже стал осваивать мир своей квартиры. Так он оказался за стареньким компьютером, оставленным сыном. Обычно по вечерам компьютер занимала супруга, так как была просто помешана на различного рода маркетингах. Супруга утверждала, что зарабатывает и на посещении компьютерной сети. Старик не спорил и даже не подначивал жену, хотя никаких денег никогда не видел. Но образ жизни супруги подразумевал активность, какие-то поездки, встречи, которые супруга называла возвышенно то симпозиумами, то, в худшем случае, просто собраниями. В общем, днём компьютер простаивал. Старик постоянно с любопытством поглядывал на это чудо техники, ковыляя на кухню или в туалет мимо маленькой комнаты. Наконец любознательность победила и, как-то раз, старик свернул в пустующую днём комнату и робко уселся за монитор. В принципе старик знал, как обращаться с этой техникой, но до этого дня просто нужды не видел в использовании компьютера. Но, что сделано, то сделано. Старик оказался за монитором. Поначалу он сердился на себя, так как сидеть на стуле было для старика тяжело. Да, наступают в жизни людей моменты, когда даже простые обыденные действия становятся трудными, на которые приходится затрачивать массу сил и энергии. Но, как не сердился на себя старик, любознательность и простое любопытство победили. Вскоре старик стал выходить в сеть интернета ежедневно. Старик даже завёл собственную страничку, где размещал свои фотографии, которых оказалось в компьютере совсем немало. Он даже стал участвовать в конкурсах. И, хотя не занимал призовых мест, но всё равно испытывал от такой своей активности удовлетворение.

По неопытности старик поначалу завёл себе в сетях огромное количество друзей. Старик и сам не понял, каким образом он оброс такой армией друзей. Вроде бы сам он и не напрашивался никому в товарищи, а вот на тебе, вся почта оказалась забита сообщениями. Поначалу старик испытал даже некоторый шок, ибо письма приходили, зачастую, просто тривиального содержания, где люди сообщали, какая у них в местах проживания погода, какое у человека настроение. Старик не понимал, зачем сообщать всему миру, что человек, например, проснулся сегодня с похмелья и у него голова раскалывается.

Но вскоре старик освоился в сети и уже не плыл по волнам случая. Он быстренько освободился от излишних связей, которые хотя и не порочили его, но отнимали всё же уйму времени. После этого старик, даже как то незаметно для себя, перешёл к изучению живописи. Старик любил живопись, хотя, как и большинство советских людей, имел возможность познавать художников в основном по иллюстрациям. Старенький монитор, конечно, тоже не обладал большими возможностями, но компьютер, однако, резко расширил познавательные границы.

Да, старик всё же любил живопись. Однако, незаметно для старика, эти художественные наклонности стали понемногу вытесняться совсем другим увлечением. Поначалу старик даже не понял, насколько новые интересы увлекли его, отвлекая от живописи и живописцев. А когда осознал, то даже не стал сожалеть об этом, ибо считал новый, открытый им для себя мир ничуть не хуже и, ничуть не менее интересным. Старик, незаметно для себя, увлёкся разглядыванием птиц. Старик был сугубо городской житель, который если и выезжал на природу, то не дальше пригорода. Наверное, именно поэтому старик совершенно не знал ни фауну, ни флору. Из птиц, например, он безошибочно и твёрдо, мог опознать лишь голубей, воробьёв, ворон, синиц, да стрижей. А других пернатых, даже кур, он никогда в живую, что называется, и не видел. И вот теперь, бродя по просторам интернета, он вдруг открыл для себя этот мир пернатых. Конечно, старик смотрел передачи по телевидению о природе, но там, в этих передачах, его более всего удивлял сам мир природы. Теперь же, разглядывая прекрасные снимки птиц, старик поражался не столько красоте пернатых, сколько тому, как люди могут делать такие снимки и где же они могут видеть таких птиц. А ведь это были не какие-нибудь сказочные создания, а вполне реальные птицы, которые, как старик понимал, обитают в нашей державе. А ещё поражало старика знание людей, которые могли не только назвать, какая это птица изображена, но и написать подробно о ней. Это было как чудо. И хотя такие описания быстро утомляли старика, и он переставал читать объяснения к снимкам, но сами снимки разглядывал подолгу, поражаясь, как же это возможно, вот так сфотографировать в жизни, в естественной среде пичугу, как она кормит птенцов, как собирает букашек, в общем, в самой, что ни наесть птичьей повседневности. Это для старика было как чудо. Старик даже стал забывать постепенно про свой диван, где он, подобно Черчиллю, проводил большую часть дня.

И вот, наконец, наступил день, когда старик, несмотря на боли в ногах, решил выйти на улицу. И он вышел, вышел без палочки, просто для того, чтобы полюбоваться на воробьёв, на голубей, на серьёзных в своей деловитости ворон. И пусть других птиц ему и не попадалось, какие птицы могут быть в городе, но он был счастлив и от созерцания старых знакомых, на которых он прежде и внимания не обращал. Да мало ли на что старик, оказывается, не обращал внимания. Он и сам удивился своему ограниченному кругозору, когда понял это. Каждая веточка, каждое лицо теперь для него представляло поистине безграничный интерес. Он стал подолгу проводить на улице, пристально вглядываясь в окружающий мир. Он даже перестал обращать внимание на боль в своих старческих ногах. А может боль и поутихла. Всякое ведь бывает в жизни. Но старик не смог бы ответить на вопрос, насколько утихла боль в ногах и утихла ли. Его сейчас интересовали совсем другие аспекты жизни. А боль? Ну, при чём здесь боль.