На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам современные рассказы про профессию певец, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.Рассказы про певца
Певец
автор: Александр Михайловъ
Поздним вечером я возвращалась из гостей домой. Шли мы вдвоем с моей взрослой дочерью. Навстречу попался мужчина. Он был в приподнятом состоянии, нес сумку с бутылками. Мы еще не оправились от застолья, поэтому дочка предложила незнакомцу:
— Присоединяйтесь к нам! — Мужчина не стал возражать. Вскоре мы сидели за кухонным столом и выпивали.
Когда я навеселе, меня тянет петь. Коллеги говорят: голос у меня великолепный, лучше, чем у певиц, заполонивших телеэфир. Шутят, что с таким голосом мне надо идти в оперный театр. Я решила поразить гостя, которого звали Мироном. Начала с частушек, затем спела и более серьезные песни. Неожиданно вместо похвалы в мой адрес гость заявил:
— Я — задорный!
— Я тоже женщина веселая, — не осталась я в долгу.
— Это моя фамилия, — пояснил Мирон, — я певец, Мирон Задорный.
Гость был явно обескуражен музыкальной темнотой новых приятельниц. Оказалось: он — известный баритон. Его портрет есть даже на обложке фолианта, в который вошли биографии всех местных знаменитостей. Мирон долго пел по нашим заявкам. Голос у него превосходный. К тому же он знал не только оперные арии, которые нам казались скучноватыми, но и народные песни. Пел он душевно. Я всплакнула.
— Сразу вспомнила деревенскую жизнь. Я ведь родилась и выросла в селе.
— Я тоже из крестьян. Сейчас на селе не та молодежь пошла! Нет в ней драйва, куража! То ли дело в годы моей юности. Как мы резвились! Бывало, натянем проволоку поперек дороги. Едет мотоциклист и со всего размаху взлетает в воздух. Смертельный номер. Слава Богу, всё обходилось без трупов. Другая наша детская забава. По большой дороге едут машины. Всей ватагой разбегаемся, словно хотим выскочить на шоссе. В последний миг останавливаемся как вкопанные. Представляю, как ёкали сердца у водителей. Кому охота давить ребятишек, народ ведь растерзает.
— Веселое у вас детство. Не все потехи похвальны, но раньше, по крайней мере, дети не курили, матом не ругались.
— Курить я начал с восьми лет, правда, в юности бросил. Табак вредит голосу. А что касается мата, то малолетками мы исполняли такие частушки:
По деревне шла и пела
Баба здоровенная.
П…ой за угол задела,
Заревела бедная.
— Да, такую частушку со сцены не споешь!
— Как говорится: съесть-то он съест, да кто же ему даст. Я могу исполнить, только меня сразу попрут со сцены. Лучше не буду рисковать певческой карьерой. Вспомнил еще одно деревенское развлечение. Мы были уже взрослые парни, отслужили армию. Сидим зимой на печи, болтаем. Какой-нибудь озорник поковыряет у себя в дальнем месте, а затем внезапно сунет в чужой говорящий рот. Кстати, о роте. Помните анекдот об офицере, присланном проверить воинскую часть: во взводе хорошо, а в роте плохо. Не пора ли и нам промочить горлышко? Призову на помощь классика. «Шотландская застольная» Бетховена. Задорный поднялся из-за стола и запел:
Налей! Выпьем, ей Богу, еще.
Бетси, нам грогу стакан
Последний в дорогу.
Бездельник, кто с нами не пьет.
Налей полней стаканы!
Кто врет, что мы, брат, пьяны?
Мы веселы только немного.
Ну, кто ж так бессовестно врет?
Легко на сердце стало.
Забот как не бывало.
За друга готов я пить воду,
Да жаль, что с воды меня рвет!
— Молодец Бетховен! — захлопала я в ладоши.
— Козе понятно! Кстати, о дружбе. Шахтеры — молодцы, солидарность у них развита! В молодости был я на гастролях в Донбассе, испытал большое потрясение. Представляете, солнечный день и по всему городу там и сям лежат мужчины. В костюмах, белых рубашках и при галстуках. Впечатление — их вытащили из гробов и разложили, где придется.
— Вы нас заинтриговали!
— Это был День шахтера. Виновники торжества отмечали в театре свой праздник, а потом свалились, не дойдя до дома. Пожалуй, мне тоже пора остановиться, а то лягу под забором.
— Последнюю?
— Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Еще по рюмке, да пойду. Послезавтра у меня спектакль, надо успеть придти в себя. Кстати, милые дамы, приглашаю вас на свой спектакль. Я выступаю в главной партии. После представления заходите ко мне в гримерку. Отметим мой успех или обмоем мой провал.
Мы с дочкой впервые оказались в оперном театре. Давали «Евгения Онегина». Главного героя пел Мирон. Мне понравилось. Правда, насколько я помню, Онегину было едва за двадцать. Задорному несколько больше — за пятьдесят. К тому же телосложение у него очень плотное. Я поделилась с дочерью своими опасениями:
— Как бы его костюм не лопнул по швам.
После спектакля мы пришли в гримерку.
— Как вам спектакль?
— Вы прекрасно пели.
— Но еще не пили. Надо обмыть спектакль. — Мирон достал бутылку вина, закуску и разложил всё это на крышке рояля. — Присаживайтесь.
— Этот черный инструмент напоминает гроб, — не удержалась я.
— Его так и называют: арфа в гробу.
— Похоже. Это сухое вино?
— Нет, мокрое.
— Шутник вы! — засмеялась я. — Начнем искать истину в вине?
— В чьей вине? Моей вины ни в чем нет. Я честно отпел спектакль, имею право промыть горлышко, чтобы лучше пелось в следующий раз. Я не только отличный певец, но и пивец. Это тоже уметь надо.
В отличие от меня пить Задорный совершенно не умел, его быстро развезло. Мы с дочерью взялись проводить Мирона до дома, чтобы он не вляпался в какую-нибудь историю. И как в воду глядели. Сначала всё было спокойно. Ночи у нас хоть и не белые, но достаточно серые. Когда проходили по улице народного артиста Горланова, Мирон взглянул на табличку и присвистнул:
— Ничего себе! Недавно видел его на улице пьяным, а он уже увековечен.
Увидев милицейскую машину и стоящих вокруг нее стражей порядка, Задорный запел:
Налей полней стаканы!
Кто врет, что мы, брат, пьяны?
Мы веселы только немного.
Ну, кто ж так бессовестно врет?
Милиционеры направились к нарушителю спокойствия, чтобы отвезти его в вытрезвитель. Но Мирон проявил крестьянскую смекалку: зашел в середину огромной лужи и позвал:
— Идите сюда, я вас жду! — Милиционеры постояли, почесали затылки. Не хотелось мочить ноги из-за какого-то забулдыги. Сплюнули и уехали.
Певец
автор: Владимир Капустин
В середине семидесятых приехал в город Томск известный на всю страну певец. Популярность его была столь велика, что билеты раскупили моментально. И вот, зал в сборе, музыканты на месте, а певца нет и нет. Ответственные за прием артистов сотрудники примчались в гостиницу, а он пьян. Да не просто пьян, а вдрызг пьян. Его теребят, умывают, ставят на ноги, а он падает.
- Надо идти! Концерт срывается, - увещевают его.
Певец очнулся и говорит:
- Я петь могу! … Я стоять не могу!
Так у них ничего и не получилось. Концерт сорван. Разъяренные зрители побили музыкантов, хотя они были меньше всего в этом виноваты.
На следующий день певца вызвали в обком КПСС и целый час чистили ему мозги. Зато вечером, после чистки, как он пел. Заслушаешься!
Певец
автор: Галина Вольская
С концертом в драматический театр нашего небольшого города приехали два певца. Зал с восторгом встречал высокого, красивого Владимира Макарова, все хлопали в такт веселой, зажигательной «Последней электричке», просили исполнить на бис. А потом вышел второй певец. Невысокий, незаметный, он не бегал и не скакал по сцене, встал немного боком и запел. Но какой это был голос! Он исполнил несколько песен, особенно мне запомнилась:
«Луна, луна над ласковым берегом светит,
А море, а море целуется с луной».
Это был еще никому не известный Валерий Ободзинский. Вскоре он появился на экранах телевизоров, стали продавать пластинки с его песнями. Большой гибкий диск певца я могла слушать снова и снова, его песни мне никогда не надоедали, в отличие от многих остальных. Я очень жалела, когда этот диск исчез из моей фонотеки, кто-то взял послушать и не вернул. Одну из песен я нигде не смогла больше найти.
«Ты снова пришла на свиданье ко мне,
А мне на любовь отвечать больше нечем».
Потом певец исчез, ни выступлений, ни дисков. И вдруг появился в нашем городе еще раз. Постаревший, изменившийся, но все с тем же дивным, неповторимым голосом. Зал хлопал, выкрикивал названия любимых песен с просьбой исполнить их. Я кричала: «Луна! Луна!» Валерий исполнил много песен по заявкам зрителей, но «Луны» в его репертуаре, видимо, в этот раз не было.
Прекрасно, что сейчас показывают сериал о нем, я рада встрече с замечательным певцом. Но ту, вторую песню я так нигде и не нашла. На диске были и другие чудесные песни, не исполняющиеся сейчас, но их слова я уже не помню.
Спасибо ТВ за встречу с юностью!
Народный певец
автор: Евгений Белкин
-Где наш энтузиазм? У всех только расчет и жажда выгоды. Мы умираем, - с грустью говорил врач Василий Иванович Бакланов, тоскуя о своем детстве, о славных тридцатых годах.
Его коллега Игорь Игоревич Гаврюшкин, представитель иного поколения, удачно устроившись в кресле, потягивал сигарету. Ему весело было выслушивать известного всей поликлинике чудака, который загрустил в курилке служебного туалета, после выговора главного врача. Игорь Игоревич выпустил изо рта дым и решил успокоить коллегу.
-Ну почему умираем? - слегка улыбаясь, сказал он. - Разве можно судить об этом только потому, что пионеры не ходят строем под барабанный марш и не поют песни, какие вам нравятся? То, что было у вас в детстве - прошло. Сейчас же другие времена, другие нравы. По-вашему, мы умираем, а по-моему, наоборот - рождаемся. Время - это река, в которую нельзя войти дважды, все изменяется и уходит, - козырнул Гаврюшкин где-то услышанной фразой. - Вы сетуете о том, что в людях нет энтузиазма, еще о чем-то, так ведь это хорошо, Василий Иванович, что нет, мы на этом энтузиазме и так не известно куда приехали. Он ушел, он больше не нужен.
Старый врач смотрел на Гаврюшкина, но думал о своем. На его лице застыла печальная дума. В этой жизни его все больше не понимали, у него все меньше становилось сторонников.
«За что, почему? - задавал он себе вопросы, вспоминая об обиде, которую сегодня получил на совещании у главного врача. - За то, что около моего кабинета очереди, а, например, у кабинета Игоря Игоревича очередь даже из одного человека не застанешь? Ну, разве это справедливо? Ведь главное люди, их здоровье, а не скорость, с которой я их обслуживаю. Не на конвейере же мы, в конце концов?»
Его упрекали в том, что он слишком медленно работает, что много времени тратит на ненужные расспросы и посторонние разговоры, что очередь в его кабинет иногда бывает астрономической, и пациент может находиться на приеме более часа. И это было действительно так. Василий Иванович душой болел за свое дело, каждый пациент для него был, как родной, он считал своим долгом подробно расспросить каждого о том, что его беспокоит, узнать о самочувствии родных и близких и даже знакомых, установить причину болезни и найти оптимальный вариант лечения. Но его не понимали. Жизнь стремительно менялась, и он за ней не поспевал, а может быть, и не хотел поспевать. Василий Иванович оставался романтиком тридцатых годов, таким своеобразным Дон Кихотом, для которого смысл жизни заключался в служении людям, на благо народа и страны. Он был законченным коммунистом-утопистом, и жил в каком то своем идеальном мире.
- Я вас очень уважаю, вы отличный врач, - откуда-то донесся голос Гаврюшкина,- цены бы вам не было, если бы не ваши чудачества. И не смотрите так на меня, я не хотел об этом говорить, но раз уж мы начали, хочется начистоту. Да, вы чудак, и причем опасный, от вас постоянно беспокойство, вы все время с чем-то или с кем-то боритесь, все время в борьбе, погоне. Василий Иванович, оглянитесь вокруг, люди устали от всего этого, они хотят жить, просто, так как им нравится, а не так, как нравится кому-то, и в частности вам. Кроме вреда вам же, пользы от этих вечных затей никому никакой нет. Всё вроде бы у вас правильно, Василий Иванович, но извините, вы со своей правильностью вот уже где сидите - сказал Гаврюшкин и провел ребром ладони по шее:
- Вас просто боятся!
- А вас?- невозмутимо спросил Василий Иванович.
- Меня то за что?
- За безразличие!
- Ох, бог мой, за какое это безразличие?
- Обыкновенное.
-Хм, - недовольно хмыкнул Гаврюшкин,- Это вы, наверное, моих пенсионеров вспомнили, так им делать нечего, как только кляузы писать.
-Да навряд - ли, плевать вам просто на всех, на них, от того и пишут.
Бакланов - небольшой, коренастый, смотрел в упор на Гаврюшкина, которого эти слова задели за живое.
- Да наплевать! А кому не наплевать, кроме вас? Только вы у нас душой за народ болеете, а мы все так, второй сорт!
- Игорь Игоревич!..
- Нет, подождите! Главный врач у вас, Василиса Яковлевна - карьеристка, вы ведь это сами говорили. Карьеристка, которых в ваше время расстреливали. Ольга Ивановна - нахалка. Я у вас, кто? Ну, называйте, не бойтесь!.. На днях я слышал, что даже бедный Высоцкий у вас в агенты ЦРУ попал!
- Не стыдно вам паясничать?
- Нет, ну, правда, Василий Иванович, вы ведь говорили Сучкову о Высоцком, говорили?
- Ну говорил.
- Вот видите, Высоцкий у вас агент ЦРУ!
-Какой агент, что за ерунда, разговор был о том, что сейчас никто не может гарантировать, что он им не был, а вот утверждать - извините, пока нет доказательств.
Гаврюшкин от удивления открыл рот и даже забыл об обиде.
-Что вы говорите, а я думал Альберт шутит. Значит Высоцкий, по-вашему, действительно разведчик? То есть, ну это самое, как там ?.. Вы значит, и материалы на него собираете?
-Какие материалы, что он вам там насочинял? Я изучаю его творчество, критически.
-Да?
-Да, для меня главная задача раскрыть его сущность, открыть людям глаза. Они ведь даже не подозревают, что имеют дело с антисоветчиком, опасным антисоветчиком!
-Это очень интересно, очень интересно, - сказал Гаврюшкин, садясь в кресло. Ему было действительно интересно послушать с чего же это Бакланов определил Высоцкого в опасные антисоветчики. Всем были известны разные чудачества Василия Ивановича, но такие!
-Я вижу, что вы мне не верите.
-Нет, от чего же…
-Не верите, а в этом то и беда, трагедия! Трагедия всеобщего заблуждения, ослепления, наконец!
Гаврюшкин подумал о том, что Василий Иванович вероятно сошел с ума, но, отметив, что и сумасшедшего иногда интересно послушать, промолчал, и не стал перебивать коллегу.
Бакланов просто топил Игоря Игоревича цитатами из песен Высоцкого, в которых он усматривал антисоветский характер, он расшифровывал их тайный смысл, проводил невероятные параллели, и что удивительно, его логика, вера в свою правоту, осведомленность, заставляли Гаврюшкина верить, пусть и не головой, во все то, что он слышал. Он увидел все эти песни с какой-то другой стороны, словно из комнаты Бакланова, в которую тот его насильно затащил.
- Высоцкий не высмеивает какие-то отдельные неудачи в нашем государстве, а плюет на него, - продолжал Василий Иванович, - Да и не один он, взять хотя бы друга его - Любимова! Один только он чего стоит. Затравленный волк!.. Сколько лет я писал про этот театр и этого прохвоста Любимова! Для всех них народ – быдло, и только они, вечно занятые взаимным самовозвеличиванием, творческие личности, творческая интеллигенция… - творческие оппортунисты! ищущие любую лазейку из-за которой можно было бы тявкнуть на наш строй, на нашу страну, вот кто они! Мне не верили, за дурака считали. Сейчас только дошло - выслали, выкинули. А что толку? Брошенные семена дали всходы. Посмотрите на молодежь, которую они развращали столько лет, на эти банды у которых на устах песни их кумира Володи Высоцкого. Эх, да что тут говорить! Вы помните песню Высоцкого, где он поет про черный дом? Помните? По-моему, не надо нам в страну засылать шпионов и диверсантов, достаточно одного такого Высоцкого, который своим творчеством напакостит больше чем все эти агенты вместе взятые. Он растлевает души советских людей, он враг, враг всему советскому, которого надо как можно скорее разоблачить, во имя нашего светлого будущего!
- Да интересно, - задумчиво произнес Гаврюшкин, - и все вроде бы складно, но действительно, как-то не верится - Высоцкий и враг! Бр-р-р… белиберда какая-то. Я конечно, не особый его поклонник, мне он даже немного не нравится, но всё-таки он явление народное, да… - Гаврюшкин на мгновение задумался. - Наверное, и загвоздка у вас с ним из-за того, что певец то он народный, а не советский. Ха! - Гаврюшкин от удачной на его взгляд мысли даже хлопнул себя по коленям. - Вы в нем ищете советского певца, а он народный! Он душу народную выражает, а не это самое…, любимое вами с детства. Вот так.
- Ерунда, ничего он не выражает кроме похабщины! Нашли народного певца! Как вы не поймете, что он спекулирует, подмазывается к массам своими этими якобы народными песнями, для него главное популярность, слава! В одном интервью его спросили: «Хотите ли Вы быть великим?» - и знаете, что он ответил? - «Хочу и буду!» Вот так. Вот вам и народный певец. У человека нет даже элементарной скромности!
- Ну и что, подумаешь, скромности нет, мне даже странно, что вы такие вещи говорите. Главное то, что он делал, а не то кем он был, это уже второй вопрос. Маяковский, кстати, тоже не был скромником.
Эти слова особенно не понравились Бакланову. Он побагровел и даже встал с места.
- Как вы можете Маяковского сравнивать с этим подзаборником, вы бы еще Пушкина вспомнили!
-А почему бы и нет? Разные времена, разные формы, главное талант! Подумаешь, кое-что проскальзывает, у Пушкина, кстати, тоже есть пикантные места, только нам нет возможности читать и слышать их как Высоцкого. Да вы подождите, у нас в стране, через десяток - другой лет его в школах изучать будут. Кое-что переделают, подчистят, что не смогут - в хранилище, чтобы не раздражало таких вот как вы, и сделают героя и поверти, будут называть народным певцом, а не советским, - сказал Гаврюшкин и улыбнулся Василию Ивановичу, который сел в кресло и уже не споря, язвительно качал головой.
Игорь Игоревич прикурил новую сигарету и продолжил:
-И что вы так на него взъелись? Тоже мне антисоветчика нашли! Какая разница кто что говорит? Что есть на самом деле, не оклевещешь, оплёвывай, сколько хочешь, не оплюёшь, не поверят! А если ему верят, значит, он нужен, значит, от его слов кому-то радостней жить, и нечего тут философствовать. У нас при входе в поликлинику висит плакат, видели наверно:
«Здоровье народа - богатство страны!»
-Видели? - Видели, и я видел, и все видели, только вот богатства как-то не прибавляется. Все эти ваши слова - плакаты, которые ни кому не нужны, кроме тех, кто их делает и знает им цену. А нашу цену и цену того, что нас окружает, вряд ли кто знает, вот только Он, наверное, - Игорь Игоревич поднял указательный палец и взгляд к небу: - Ему и судить!
Смотри и другие материалы по теме: