Астроном
автор: Алексей Ярэма
Астроном был очень странным человеком. Никто в Пулковской обсерватории даже не знал толком, сколько ему лет – может быть 40, может быть 70. Он мало с кем общался из своих коллег, никогда не пил кофе в буфете, всё время таская бутерброды и термосы из дома. Только отдел кадров знал полный список его учёных степеней и титулов – сам он их не помнил и никогда не смог бы перечислить. В обсерватории его держали в качестве этакого «монстра» в знак признательности за вклад в науку, огромное множество научных статей и публикаций. Одни коллеги видели в нём маньяка, одержимого созерцательностью, другие – некое подобие князя Мышкина, имплантированное в XX век. У него не было семьи сейчас, и никто не знал, была ли она когда-либо ранее. Одет он был, как правило, во что попало, не брился и вообще мало обращал внимания на свой внешний вид.
Астроном сделал множество открытий в своей области, имел мировую известность, но единственное, чего ему не хватало – это исполнения его ещё детской мечты: увидеть своими глазами рождение звезды. За время его работы в обсерватории в галактиках Вселенной родились сотни звёзд, но все эти события фиксировали в журналах его коллеги, а не он. Таковы были стечения обстоятельств. Но мечта не угасала. Астроном проводил в обсерватории не только рабочие часы, но и долгие ночи напролёт, часто засыпая на рассвете, прямо в кресле, возле телескопа.
В одну из таких декабрьских ночей 1993 года астроном, как обычно, сидел в своём рабочем кабинете и смотрел в телескоп на самое любимое им созвездие Кассиопеи. Он каждыё день смотрел именно на это созвездие и уже несколько дней наблюдал здесь нечто странное. Позавчера он записал в журнале наблюдений: «Непонятная активность в созвездии Кассиопеи (аура вокруг гамма-Кассиопеи, пульсирующее сияние и т. п.)».
Вспышка света была внезапной. Усиленная оптикой прибора, она ослепила астронома настолько, что он потерял зрение. Не понимая, что произошло, он попытался ощупать телескоп и, поняв, что это бесполезно, встал и, ощупью находя дорогу, добрался до кушетки и лёг.
Прошло сколько-то времени – может быть, полчаса – может быть, несколько часов. Зрение начало возвращаться – в каком-то сером, зыбком тумане он начал различать предметы и обстановку кабинета. Наступал рассвет, но астроном так и лежал на кушетке. Как прошёл следующий день он, наверное, никогда не смог бы вспомнить – очнулся он только поздно вечером. Зрение восстановилось полностью, и даже стало каким-то неестественно чётким и ясным. А ещё чувствовалась какая-то, ну, что ли, искра в сердце, которой не было раньше.
Астроном медленно встал, боясь, что эти ощущения исчезнут, и подошёл к своему креслу. Небо было чёрным, ясным, звёздным: мириады мелких звёзд в созвездии Кассиопеи сияли, как микроскопические льдинки. Но что-то было не так. Он сел в кресло и приблизил глаз к окуляру. В районе гамма- Кассиопеи мерцала новорождённая звезда. Дальше произошло уже совершеннейшее чудо: эта звезда начала стремительно приближаться к нему: казалось, она летела прямо к Земле, в обсерваторию, к нему. Картина звёздного неба исчезла, растворилось само созвездие Кассиопеи. Он ощутил себя сидящим на той же кушетке, где пролежал весь день. Перед ним стояло существо, сошедшее в буквальном смысле с небес – в сияющих белых одеждах. Всем своим видом оно походило на ангела – только без крыльев. Это была девушка неземной красоты.
Как записали потом коллеги астронома в журнале наблюдений – все эти странности начались 14 декабря. Все решили, что астроном сошёл с ума. Он не был буен, ему предоставили полную свободу – правда, в пределах его собственного кабинета.
Что происходило в этом кабинете далее – не знает никто, включая самого астронома. Ему казалось, что это было каким-то единым, слитным, нераздельным, сплошным во всей своей протяжённости действом, сущность которого невозможно было определить. Здесь было что-то от религиозного экстаза, дружбы, взаимопроникновения, секса – но ничто из этого не могло в достаточной степени определить того, что происходило. Наверное, это было вообще что-то иное.
Она иногда исчезала, но это сомнамбулическое состояние оставалось. В эти периоды астроном на автопилоте подходил к телескопу, и ему казалось, что он видит Звезду и вокруг неё – те же световые явления, что предшествовали её рождению. Чем дальше, тем надольше она исчезала. Но когда появлялась вновь – всё повторялось. Сколько это продолжалось – зафиксировано в журналах обсерватории.
Однажды её не было уже дня 3, а может быть 7. Астроном подошёл к телескопу и, глядя на Кассиопею, обнаружил, что Звезда померкла, стала даже не жёлтой, а красной, и её мерцание становилось всё более редким. Одну секунду она была видна, затем исчезала на 5, 20, 60 секунд, и, наконец, исчезла совсем. На её месте в пространстве галактики образовалось большое абсолютно чёрное пятно, почти поглотившее даже сияние гамма-Кассиопеи – этакое подобие чёрной дыры…
Наступившим тусклым утром в дверь астронома постучали – ответа не последовало. После длительных проволочек дверь, наконец, взломали. Астроном сидел в своём рабочем кресле, в обычной позе, на его лице было выражение неизгладимой тоски и страдания. Рождение Звезды, то, что было потом (так и не ясно, что же это было) и её гибель – было последним, что он видел в своей жизни.
Астроном
автор: Ярослав Бушмицкий
...А закончить урок я бы хотел словами одного писателя: "Я знаю, за морями, за всем, что я могу увидеть или хотя бы вообразить, в дали, недоступной ни глазу, ни ветру, есть еще материки. И еще люди. Я знаю, нет такого мыса, который был бы концом света...". Как всегда он подгадал последнее слово прямо к звонку и тем избежал тягостной необходимости задерживать учеников, когда уже сказано все, что стоило сказать.
Школьники устремились на волю галдящей, полной сил и задора волной, отталкивая друг друга и учитель, сложив в папку бумаги, устало и неторопливо побрел из класса. Ему было много лет, гораздо больше, чем большинству учителей в школе. Он носил старомодный пиджак и всегда смешную бабочку, держался прямо и немного... как бы это сказать, ну пожалуй это можно было бы назвать отстраненно, с достоинством и благородным изяществом пожилого аристократа.
Быть может именно за это или за слегка непривычную манеру говорить, обстоятельно, неторопливо и четко, выкатывая ясные, четкие и яркие матрешки мыслей, в каждой из которых при изрядной изощренности можно было ухватить хвостик еще одной мысли, потаенной идеи, изящной шутки... и еще одной, и еще... или быть может за старомодную бородку и тяжелые роговые очки его за глаза называли Профессором.
Порой молодые коллеги, задетые тонким замечанием или потаенной шуткой, бросали ему это прозвище в глаза, заранее радуясь, предвкушая удовольствие от удачного удара. Действительно, что может быть обиднее для пожилого человека, так и не поднявшегося выше простого учителя сельской школы? И им было невдомек отчего в такие моменты он напротив, задорно, совсем по-молодому ухмылялся и проговаривал что-нибудь вроде "пожалуй, я тоже когда-нибудь напишу волшебную сказку"...
И никто из коллег не знал, что когда-то, давным-давно ему в актовом зале одного из отделений РАН торжественно вручали корочку профессора. Пожалуй, одного из самых молодых профессоров среди астрофизиков. И никто не мог бы представить как тогда горели его глаза, как рвалась душа к новым знаниям, свершениям, открытиям... Как много было задумано...
Потом было много работы, в радость, порою до исступления и мрачного отчаяния, когда очередная задача отказывалась приоткрыть свою разгадку пытливому уму. Была работа в группе Ристберга, и группе самого Крейне. Была обсерватория, почти что в их полном распоряжении и была новая, сильная, яростная, кипящая идеями чертовски молодая группа. Теперь уже его собственная, группа Профессора...
Профессор оделся и вышел на улицу. Было почти совсем темно, в это время года рано темнело. Он запрокинул голову и опять залюбовался серебристой вязью звездного неба. Нет, не зря он выбрал жизнь именно в селе, в городе бестолковые фонари, подсветка зданий, неон ночных клубов тушил это очарование. Только тут, вдали от разрушительной цивилизации, можно отчетливо видеть звезды. Видеть их такими, какими они были задуманы природой.
Сколько лет вот так он каждый день смотрел на небо и оно по-прежнему завораживало его, точно так же как и много лет назад, в далекой юности. Все-таки звездное небо - это больше, чем ночь. Это - взгляд в бесконечность мироздания, неуловимый шорох комет, ласковое прикосновение звездного ветра. Это - мечта о недостижимом, о далях, которые предстоит покорить. Что, если не небо, заставит человека стать лучше, добрее, искать, совершать открытия, строить звездные корабли и протянуть руку братьям по разуму... Это надежда, светлая вера, в то, что мы не одиноки... Именно это он пытался донести на своих уроках.
Профессор вздохнул и не спеша, двинулся домой по мягкому тихонько похрустывающему снежку. А началось все в тот день... да. Тогда Мебовский притащил свои расчеты и все вдоволь посмеялись над его выводами. Тогда это казалось забавной шуткой, игрой цифр и разминкой для праздного ума. Он додумался сопоставить известные вектора зондов, что отправлялись за пределы земной орбиты, их скорости и время потери связи с каждым из них... сопоставить с координатами и датами открытия ряда туманностей...
Да, это было смешно. Поначалу. Мы тогда даже включились в своебразное соревнование, кто же первым найдет ошибку в его доказательствах. Ведь выводы казались очевидно дурацкими. Задачка оказалась с норовом. И когда через месяц они подвели итоги, свели воедино целую гору расчетов и наблюдений... тогда пришло понимание.
Тем же вечером, четверо из его группы покончили с собой. Юргенсу повезло, он просто сошел с ума и радостно бормотал что-то про звезду на парадном камзоле Наполеона... Разум так и не вернулся к нему. Быть может и к лучшему. Сам Профессор долго не мог поверить, правда казалась слишком невероятной. А когда все же смирился, то бросил все и долгие 15 лет счастливо проработал дворником...
А потом решил найти добротную школу в каком-нибудь живописном селе. И учить детей астрономии. Рассказывать им о звездах и планетах, о необъятности Вселенной и безграничности познания. Потому, что считал это правильным.
Профессор тряхнул головой и усмехнулся каким-то своим мыслям. Мда, а старые дураки ведь были ничуть не лучше современных. Умница Архимед ведь знал. И даже рассчитал до последней песчинки. А его сочли лишь глупцом, ищущим дешевой славы. Бегут столетья, но люди не меняются, нет...
Профессор еще раз взглянул на небо, привычно отыскал самую яркую из давно знакомых туманностей, представил себе за тысячи километров останки зонда, расплющенного по хрустальному своду звездного неба... и с грустной, но светлой улыбкой зашагал домой. Он был последним из тех, кто знал.
На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам занимательные рассказы о профессии астронома, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.