автор: Светлана Бестужева-Лада

 

«Героями не рождаются, героями становятся», - гласит известная пословица. Рискну не согласиться: основные черты характера заложены в человека при рождении. Если вспомнить биографии Александра Македонского, Александра Суворова, то становится очевидным, что они просто не могли не прославиться. Примерно то же самое произошло и с легендарным «белым генералом» - Михаилом Дмитриевичем Скобелевым. Он прошел через множество войн, стал кавалером немереного количества орденов и обрел всенародную славу не только в России, но и за ее пределами – в Средней Азии и в Болгарии. На венке от Академии генерального штаба, возложенном на гроб «белого генерала», серебрилась надпись: «Герою Михаилу Дмитриевичу СКОБЕЛЕВУ – полководцу СУВОРОВУ равному».

В 1912 году в Москве на Тверской площади на народные средства Скобелеву был поставлен красивый памятник, но в 1918-м он был снесен согласно декрету «О снятии памятников царей и их слуг». Но память, к счастью, снести невозможно.

В сентябре 1843 года в Санкт-Петербурге у штаб-ротмистра Дмитрия Ивановича Скобелева и его жены Ольги Николаевны, урождённой Полтавцевой, родился первенец – сын Михаил. Пока мальчик рос, его отец делал блистательную военную карьеру, став к пятидесяти годам  генерал-адъютантом, командиром Собственного Его Императорского Величества конвоя и обладателем золотой шпаги – за храбрость, проявленную во время Крымской войны.

Пока отец воевал, воспитанием Михаила занимался дед, Иван Никитич, который в Отечественную войну 1812 года состоял адъютантом у самого Кутузова, дослужился до чина генерала от инфантерии, был комендантом Петропавловской крепости и… военным писателем и драматургом. Михаила поручили заботам гувернера-немца, который преподавал мальчику основы бальных танцев, правила поведения за столом и в обществе, то есть всему тому, без чего дворянину в свете было нечего делать.

От слишком навязчивой опеки гувернера, который, к тому же, основным средством воспитания считал розги, Михаил отделался… дав немцу увесистую затрещину. Мальчику было двенадцать лет и физическим развитием Бог его не обделил. А вскоре после этого скончался дед, который имел на внука огромное влияние, и родители решили отправить наследника завершать образование за границей – в Париже.  Там Михаила определили в пансион к некоему Дезидери Жирардэ. Со временем Жирардэ стал близким другом Скобелева, последовал за ним в Россию и был при нём даже во время военных действий. Выбор оказался удачным еще и потому, что после окончания пансиона Скобелев говорил на восьми европейских языках, как на родном русском и прочел все, что стоило внимания в российской и зарубежной литературе. Бегло играл на фортепьяно, обладал приятным баритоном. Осталось добавить, что он, подобно пушкинскому герою, «легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно». Благосклонность петербургского высшего света ему была обеспечена, но…

Но сам Скобелев искренне считал себя недоучкой и по возвращении в Россию стал активно готовиться к поступлению в университет. Экзамены он сдал успешно. Вот только университет оказался временно закрытым из-за студенческих беспорядков. А сидеть, сложа руки, или кружиться в вихре светской жизни молодой человек не пожелал. Впрочем, возможно, верх взяли гены потомственного военного: Михаил подал прошение  о зачислении его юнкером в лейб-гвардии Кавалергардский полк. 

22 ноября 1861 года 18-летний Скобелев принес присягу на верность государю и Отечеству и с рвением начал постигать азы военного дела. Полк, в который он поступил, считался не только самым аристократическим в армии, но и самым… скажем так, проказливым. И очень скоро про молодого юнкера стали говорить:

- Ну просто невозможный шалопай!

Хотя Скобелев был первым в гуманитарных дисциплинах, он был первым и во всякого рода «гусарствах»: мог одним махом вскочить на коня и переплыть реку туда и обратно. Его соученик оставил такие воспоминания о молодом Михаиле: «В кутежах гусарской компании М.Д. всегда был первым на разные смелые выдумки. В полковых воспоминаниях он остался истинным джентльменом и лихим кавалерийским офицером…»

Душа жаждала романтики и подвигов, поэтому Скобелев, уже будучи корнетом, попросил о переводе в лейб-гвардейский Гродненский гусарский полк, наводивший порядок в Польше после обнародования там Манифеста об освобождении крестьян и наделении их землею. Корнет участвовал в борьбе против мятежных шаек и за уничтожение одной из самых опасных - отряда Шемиота в Радковицком лесу - был награждён в 1864 году своим первым орденом: Святой Анны 4-й степени «за храбрость».

И все-таки Скобелев продолжал считать себя «недоучкой». В 1866 году, блестяще сдав вступительные экзамены, он был зачислен в Николаевскую академию Генерального штаба. У Скобелева были весьма средние успехи по военной статистике и съёмке, особенно по геодезии, зато по предметам военного искусства он был вторым, а по военной истории иностранным и русскому языку, по политической истории и по многим другим предметам - первым во всём выпуске.

Немудрено, что после окончания учебы Скобелев был зачислен в штат офицеров генерального штаба. Но очень скоро понял, что штабная служба – даже такая престижная – не для него. Пошли в ход семейные и служебные связи отца, и по ходатайству командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-адъютанта фон Кауфмана, Михаил Дмитриевич был произведён в штабс-ротмистры и в ноябре 1868 года назначен в Туркестанский округ. На место службы, в Ташкент, Скобелев прибыл в начале 1869 года и почти сразу принял участие в экспедиции русских войск к границам Бухарского ханства. Михаил Скобелев изучал местные способы ведения боя, разительно отличавшимися от тех, что применялись в Польше, неоднократно ходил в разведку и проявил незаурядную личную храбрость.

Увиденное захватило молодого офицера, и с тех пор Средняя Азия магнитом тянула его к себе. Хотя обстановка там была, мягко говоря, непростая. Племена, проживавшие в Ферганской долине и прилегающих горах, находились в состоянии непрерывного конфликта друг с другом из-за пригодной для обработки земли и источников воды. Кокандское и Бухарское ханства, формально объединявшие эти племена, фактической власти над вождями не имели. Туркестан можно было брать если не голыми руками, то с минимальным количеством хорошо вооруженных солдат.

Собственно, именно это и собиралась сделать Великобритания, но… безнадежно застряла в Афганистане, который уже тогда был крепким орешком. Не лучше обстояли дела и у русских в Туркестане: высшее командование не могло разобраться в расстановке местных сил, а офицеры и солдаты, ошалевшие от непривычной жары, фактически бездельничали. Скобелеву такое положение дел понравиться никак не могло, он по собственной инициативе предпринял несколько дерзких и удачных рекогнисцировок, разогнав несколько бухарских мятежных шаек. 

Инициатива, как известно, наказуема: начальство было недовольно тем, что молодой офицер добился успеха там, где генералы терпели неудачу, офицеры завидовали своему храброму коллеге: два раза Скобелеву пришлось драться на дуэли со штабными офицерами. Закончилось все выговором от командующего и приказом – немедленно вернуться в Санкт-Петербург.

В конце 1870 года Михаил был командирован в распоряжение главнокомандующего Кавказской армией, а в марте 1871 – отправлен командиром кавалерии в Красноводский отряд. Тут он снова «отличился»: меньше чем за три недели с шестью солдатами произвел разведку путей на Хиву и представил подробное описание маршрута и имеющихся при дороге колодцах. В благодарность за это Скобелев был отправлен в годовой отпуск с отчислением от полка.

Любой другой менее энергичный офицер махнул бы рукой и вернулся в Главный штаб на всю оставшуюся жизнь. Любой, но не Скобелев. Хотя в апреле 1872 года он и был причислен к Главному штабу «для письменных занятий», вряд ли просидел за канцелярским столом  дольше недели. Уже в мае месяце Михаил лично участвовал в полевой поездке офицеров штаба и петербургского военного округа в Ковенскую и Курляндскую губернии, в июне был назначен старшим адъютантом штаба 22-й пехотной дивизии в Новгороде, а в конце августа был назначен подполковником при штабе московского военного округа. 

Впрочем, и в Москве Скобелев пробыл недолго, поскольку был прикомандирован к 74-му пехотному Ставропольскому полку для командования батальоном. Там Михаил узнал о готовящейся в Туркестане опасной экспедиции. И снова в ход пошли родственные связи, которые Скобелев использовал не для получения «теплого места», а для возможности попасть в «горячую точку». Используя влияние своего близкого родственника, министра императорского двора генерал-адъютанта графа А.Адлерберга, он буквально вымаливает себе назначение туда, где снаряжалась очередная (шестая по счету) экспедиция для завоевания Хивинского ханства. 

Скобелев всё время проводил разведки с целью обезопасить проход войска, продвигаясь с конным отрядом перед войском с целью защиты колодцев. Возле одного из них и произошло столкновение русского отряда из десяти всадников с несколькими сотнями вооруженных аборигенов. Скобелев несмотря на численный перевес противника бросился в бой, в котором получил семь ран, но его отряд вышел из схватки победителем.

В конце мая генерал фон Кауфман подошел к Хиве с южной стороны. Однако из-за господствовавшего в городе безвластия, северная часть города не знала о капитуляции и не открыла ворота. Михаил Скобелев с двумя ротами штурмовал северные ворота, первым пробрался в крепость и хотя был атакован неприятелем, но удержал за собой ворота и вал. В это время в город с противоположной стороны вступили русские войска, не встретившие вообще никакого сопротивления.

Хива покорилась. Цель похода была достигнута. За участие в нем Михаил Дмитриевич получил свою первую георгиевскую награду – орден св. Георгия IV степени. Вручая ему орден, генерал фон Кауфман сказал: 

- Вы исправили в моих глазах свои прежние ошибки, но уважения моего еще не заслужили.

Мнение генерала разделяли далеко не все. В феврале 1874 года Михаил Дмитриевич Скобелев был отозван в Санкт-Петербург, произведён в полковники, а в апреле назначен флигель-адъютантом с зачислением в свиту Его Императорского Величества.

В том же году по настоянию родителей Михаил Дмитриевич женился. Под венец он повел фрейлину императрицы княжну Марию Гагарину, не блиставшую красотой, но спокойную и склонную к тихой семейной жизни. «Спокойствие есть почти целое счастье на земле», - написал молодожен отцу, и, похоже, на какое-то время действительно угомонился. Но спустя год в Туркестане заполыхало Кокандское восстание и Скобелев рванулся туда, как мотылек на пламя, забыв о тихих семейных радостях.

Молодая жена его рвения не поняла и делить не пожелала: кочевая жизнь, да еще в окружении воинственных непонятных азиатов ее совершенно не манила. Она потребовала развода – и довольно быстро получила его. «Жить моей жизнью, сознаюсь, для женщины нелестно», - честно признался в письме к одному из друзей Скобелев и отбыл на театр военных действий.

Сначала в составе отряда фон Кауфмана, а затем во главе собственного отряда Михаил Дмитриевич одержал скорые и решительные победы под Андижаном и Асаке, которые и решили судьбу восстания: мятежники сложили оружие. То и дело оказываясь в эпицентре самых жарких боев, Скобелев, одетый в белый мундир и на белом коне, не получил ни единой царапины. Вот тогда-то и сложилась легенда о том, что «белый генерал» (Ак-Паша) заговорен от пуль.

К нему пришла первая слава: упоминание об «Ак-Паше» приводило в трепет азиатских неприятелей, а позднее - турецких янычар. Простые российские солдаты относились к нему с уважением и пиететом. 

Но офицеры-штабисты по–прежнему терпеть не могли Скобелева, завидуя его успехам. Вслух произносить не решались – память о недавних дуэлях была еще свежа – но за спиной шипели шептались, что он просто позер, который нарочито щеголяет своей отвагой, презрением к опасности и к смерти.

Отлично знавший генерала Василий Иванович Немирович-Данченко, брат основателя Художественного театра, отмечал, однако, что «…презрение к смерти – лучший жест из всех жестов, когда-либо придуманных людьми. Он знал, что ведет на смерть, и без колебаний не посылал, а вел за собой. Первая пуля – ему, первая встреча с неприятелем была его. Дело требует жертв, и, раз решив необходимость этого дела, он не отступил бы ни от каких жертв». 

В феврале 1876 года Кокандское ханство было полностью завоевано, на его месте была образована Ферганская область; мятежники, не желавшие признавать власть русского императора, бежали в Афганистан. Скобелев за боевые отличия был произведен в генерал-майоры, а в марте назначен военным губернатором этой области и командующим войсками. 

Кроме того 32-летний генерал-майор Скобелев за этот поход был награждён орденом святого Владимира 3-й степени с мечами и орденом святого Георгия 3-й степени, а также золотой шпагой с бриллиантами с надписью «за храбрость». Его отец мог гордиться: сын не только сравнялся с ним наградами, но и превзошел в карьерном росте.

Став военным губернатором Ферганской области, Скобелев тут же с головой окунулся в текущие дела и практически ежедневно пронимал просителей, карал подстрекателей вооруженных мятежей, следил за тем, чтобы местных крестьян – декхан – не обременяли чрезмерными налогами, помогал прокладывать новые арыки, словом, быстро вписался в «тонкий восточный мир».

Большинство покоренных племен вполне лояльно отнеслись к приходу русских и даже вздохнули с облегчением: многовековая грызня ханов между собой и набеги их воинов на мирные поселения всем уже осточертели. Скобелев же обращался с ними «твёрдо, но с сердцем», так что даже самые воинственные из племен – киргизы – в конце концов сложили оружие и прислали к военному губернатору старейшин с изъявлением покорности. 

Михаил Дмитриевич легко вписался в экзотику восточной жизни, полюбил сидеть на ковре, скрестив ноги, вкушать приготовленный по всем правилам плов и запивать его зеленым чаем, держа пиалу на вытянутых пальцах. Этим, собственно, его «роскошества» и ограничивались, но поскольку Скобелев 

яростно боролся против казнокрадства, которым грешили многие присланные чиновники, в столицу посыпались доносы о почти что царской губернаторской жизни.

Пришлось, в конце концов, даже самому съездить в Санкт-Петербург и с документами в руках доказать свою невиновность. Скобелеву поверили, но… доносы продолжались. Тогда «белый генерал» в сердцах плюнул, на все имевшиеся у него сбережения купил землю в Туркестане и построил «нормальные» дома для проживавших там декхан. А сам подал в отставку с поста военного губернатора. 

Его не удерживали. Российское общество тогда относилось недоверчиво и даже недружелюбно к тем, кто выдвинулся в боях и походах против «халатников». Считалось, что никакой особенной войны там и не было, что «дикие туземцы» просто разбегались при виде русских солдат, а в таких условиях любой может стать героем. Правда очень немногие рвались в Туркестан за чинами и наградами, предпочитали спокойную службу в Санкт-Петербурге или в Москве.

Дальнейшие события показали, что успехи Скобелева в Азии были отнюдь не случайным везением. В апреле 1877 года началась русско-турецкая война, в которой Россия пришла на помощь братским славянским народам, и Михаил Дмитриевич отправился в действующую армию. Казалось, что этого дела он ждал всю жизнь. Уже упоминавшийся выше Немирович-Данченко в связи с этим писал позже:

«Он не был славянофилом в узком смысле – это несомненно. Он выходил далеко из рамок этого направления, ему они казались слишком тесны. Ему было дорого наше народное и славянское дело. Сердце его лежало к родным племенам. Он чувствовал живую связь с ними – но на этом и оканчивалось его сходство с нынешними славянофилами. Взгляды на государственное устройство, на права отдельных племен, на многие внутренние вопросы у него была совершенно иные. Если уж необходима кличка, то он скорее был народником. В письме, полученном мной от его начальника штаба генерала Духонина, после смерти Скобелева, между прочим, сообщается, что в одно из последних свиданий с ним Михаил Дмитриевич несколько раз повторял: «Надо нам, славянофилам, сговориться, войти в соглашение... От взаимных раздражений и пререканий наших – один только вред России». То же самое не раз он повторял и нам, говоря, что в такую тяжелую пору, какую переживает теперь наше отечество, всем людям мысли и сердца нужно сплотиться, создать себе общий лозунг и сообща бороться с темными силами невежества. Славянофильство понимал покойный не как возвращение к старым идеалам допетровской Руси, а лишь как служение исключительно своему народу. Россия для русских, славянство для славян...» Вот что он повторял повсюду». 

В 1877 году Скобелев участвовал в знаменитой переправе отряда генерала Драгомирова через Дунай: ударив с четырьмя ротами стрелковой бригады во фланг туркам, вынудил их к отступлению. О чём в реляции начальника отряда сказано:

 «Не могу не засвидетельствовать о великой помощи, оказанной мне Свиты Е. В. генерал-майором Скобелевым… и о том благотворном влиянии, которое он оказал на молодёжь своим блистательным, неизменно-ясным спокойствием». 

За эту переправу Скобелев был награждён орденом святого Станислава 1-й степени с мечами.

Первый штурм города-крепости Плевны, как известно, был проигран. Разрозненные атаки колонн генералов Вельяминова и князя Шаховского окончились отступлением. Скобелев со своей колонной охранял левый фланг русских войск, показал на что способна кавалерия при умелом командовании и держался против превосходящих сил противника столько, сколько это было нужно для прикрытия отступления основных войск.

Второй штурм также закончился неудачей. Перед третьим штурмом Плевны Скобелеву были поручены в командование части 2-й пехотной дивизии и 3-й стрелковой бригады. Проявив огромную энергию и поставив всех на ноги, он и его начальник штаба А.Куропаткин привели свои войска в максимально боеготовое состояние. В день штурма Скобелев, как всегда на белом коне и в белой одежде, возглавил действия своего отряда на левом фланге наступавших войск. Его отряд шел в бой с музыкой и барабанным боем. После жестоких схваток с противником он овладел двумя турецкими редутами и прорвался к Плевне. Но в центре и на правом фланге неприятеля сломить не удалось, и русские войска получили команду отступить.

Этот бой под Плевной принес Скобелеву больше славы и сделал его имя более известным всей России, чем все предыдущие его успехи. Вообще рост популярности Скобелева во многом объяснялся неординарностью его личности и умением завоевать сердца солдат. Своим святым долгом он считал заботу о подчиненных. Искренними и эмоциональными патриотическими лозунгами и живым обращением к войскам бесстрашный генерал воздействовал на них, как никто другой. Его сподвижник и бессменный начальник штаба Куропаткин вспоминал: 

«В день боя Скобелев каждый раз представлялся войскам особенно радостным, веселым, симпатичным... 

Солдаты и офицеры с доверием смотрели на его воинственную красивую фигуру, любовались им, радостно приветствовали его и от всего сердца отвечали ему «рады стараться» на его пожелания, чтобы они были молодцами в предстоящем деле». 

После плевненских неудач в августе 1877 года была одержана блестящая победа при взятии Ловичи. Скобелев опять показал свои таланты в командовании доверенных ему сил, за что  был произведён в генерал-лейтенанты. Он был против осады Плевны, особенно после третьей неудачной попытки взять крепость штурмом, но, тем не менее, внес огромный вклад в ее падение.

В октябре 1877 года Михаил Дмитриевич принял под Плевной в командование 16-ю пехотную дивизию. Три полка этой дивизии уже находились под его началом: Казанский, Владимирский и Суздальский. В период полного окружения и блокады города он привел в порядок свою дивизию, расстроенную большими потерями в предыдущих боях. 

После капитуляции Плевны, не выдержавшей блокады, Скобелев принял участие в зимнем переходе русских войск через Балканы. В его приказе перед выступлением в горы говорилось: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамен: сегодня мы начинаем переходить через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь, в виду неприятеля, через глубокие снеговые сугробы. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества. Дело наше святое!» 

Скобелев со своей дивизией и присоединенными к ней силами преодолел Иметлийский перевал, справа от Шипки, и утром 28 декабря пришел на помощь колонне Н.Святополк-Мирского, обошедшей Шипку слева и вступившей в сражение с турками у Шейново.

Атака колонны Скобелева, произведенная почти с ходу, без подготовки, но по всем правилам военного искусства, закончилась окружением турецкого корпуса Вессель-паши. Турецкий военачальник сдал русскому генералу свою саблю.

Обходя позиции турок, Скобелев бросил: 

- Мерзавцы! Разве можно было сдать такую позицию? 

– Да и защищать нельзя, обошли кругом.

– Защищать нельзя, драться можно, умереть должно…

При этом генерал, на редкость беспощадный в бою, признававший в решающих случаях только штыковую, без единого выстрела атаку, чтоб видеть врага лицом к лицу, учил своих солдат в победные дни: «Бей врага без милости, пока он оружие в руках держит. Но как только сдался он, амину запросил, пленным стал – друг он и брат тебе. Сам не доешь, ему дай. Ему нужнее. Он такой же солдат как ты, только в несчастье». 

За эту победу Скобелев был награжден третьей золотой шпагой с надписью: «За храбрость», хотя, по мнению многих, заслуживал большего. 

В начале 1878 года Михаил Дмитриевич во главе авангардного корпуса, обеспечил занятие Адрианополя (Эдирне). После непродолжительного отдыха его корпус выступил на Стамбул и первым ворвался в Чорлу, что в 80 километрах от турецкой столицы. Обессилевшая Турция запросила мира, а на географической карте Европы появилось новое государство - Болгария.

Скобелев после войны был пожалован золотой шпагой с бриллиантами и надписью «за переход через Балканы», но отношение к нему начальства оставалось неоднозначным. В письме одному влиятельному родственнику он писал: «Чем более проходит времени, тем более растёт во мне сознание моей невиновности перед Государем, а потому чувство глубокой скорби не может меня покинуть … только обязанности верноподданного и солдата могли заставить меня временно примериться с невыносимой тяжестью моего положения с марта 1877 года. Я имел несчастье потерять доверие, мне это было высказано и это отнимает у меня всякую силу с пользой для дела продолжать службу. Не откажи поэтому… своим советом и содействием для отчисления меня от должности, с зачислением… по запасным войскам». 

Но к «Белому генералу» благоволил лично император Александр Второй, который сделал народного героя своим генерал-адъютантом. Естественно, любви к Скобелеву со стороны других генералов это назначение не добавило. Да еще Михаил Дмитриевич имел неосторожность открыто выразить недовольство пересмотренным в Берлине мирным договором с Турцией. После чего недоброжелатели появились и в европейских странах.

К концу 70-х годов вновь обострилась борьба России и Англии за влияние в Средней Азии, и в 1880 году император поручил Скобелеву возглавить экспедицию русских войск в ахалтекинский оазис Туркменистана. Главной целью похода стало овладение крепостью Геок-Тепе (в 45 километрах северо-западнее Ашхабада) – основной опорной базой текинцев. 

После пятимесячной борьбы с песками и мужественными текинцами 13-тысячный отряд Скобелева подошел к Геок-Тепе.  Скобелев сам сделал вылазку, прошёл весь путь, проверил все колодцы, дороги и после этого вернулся назад к своим войскам. Затем начался штурм и 12 января крепость пала. Русские потери за всю осаду со штурмом составили 1104 человека.

Затем был занят Ашхабад, к России были присоединены и другие районы Туркмении. Ахал-текинская экспедиция 1880—1881 гг. представляет первоклассный образец военного искусства. Скобелев показал, на что способны русские войска. В итоге в 1885 году в состав Российской империи добровольно вошли Мервский и Пендинский оазисы Туркмении с городом Мервом и крепостью Кушка. 

По случаю успешного завершения экспедиции Александр II произвел Скобелева в генералы от инфантерии и наградил орденом святого Георгия 2-й степени. Но радость от этого была непродолжительной: трагически погибла его мать, которую застрелили в собственном доме, а почти сразу после этого в результате террористического акта погиб император. Отец Михаила Дмитриевича скоропостижно скончался от сердечного приступа за два года до этого, не дожив и до шестидесяти лет. Здоровье Скобелева, до того богатырское, резко пошатнулось. 

Вступивший в марте 1881 года на престол Александр III настороженно отнесся к громкой славе «Белого генерала». В свою очередь, Скобелев, отнюдь не будучи царедворцем, позволял себе говорить все, что он думал. Увлеченный идеями славянизма, православия и подъема национального самосознания, он неоднократно и публично заявлял об опасности, грозящей России с запада, чем вызвал переполох в Европе.

Особенно резко генерал высказывался о Германии, «тевтонах», точно предчувствуя, что грядущая трагедия России зародится именно там. Чувствуя, что не все поймут его убеждения и опасения, Скобелев писал своему другу и подчиненному генералу Куропаткину: 

«Если будут ругать, не очень верьте, стою за правду и за Армию и никого не боюсь».

Скобелев предвидел грядущую войну с Германией и Австро-Венгрией. Никакой мистики тут не было, просто Михаил Дмитриевич не мог не заметить, что в австрийской литературе появилось новое направление, призывающее парализовать влияние России на Балканах и подчинить их себе. Австрийские 

писатели доказывали необходимость захвата Царства Польского и Малороссии. Германские же шли ещё дальше и считали необходимым «отнятие у России Финляндии, Польши, остзейских губерний, Кавказа и русской Армении», то есть «уничтожение России в смысле великой европейской державы». 

Но кто в России конца девятнадцатого века вчитывался в немецкую публицистику? Просвещенные люди гонялись, в основном, за «запрещенной литературой», воспевавшей подвиги народовольцев и иже с ними.

Мировоззрение Михаила Скобелева сформировалось за несколько лет до конца его жизни. Уже в конце войны на Балканах он говорил:

- Мой символ краток: любовь к Отечеству; наука и славянство. На этих китах мы построим такую политическую силу, что нам не будут страшны ни враги, ни друзья! И нечего думать о брюхе, ради этих великих целей принесем все жертвы. 

Именно в последние годы жизни генерал сблизился со славянофилами. Но нельзя говорить, что Скобелев целиком поддавался интеллектуальному давлению теоретиков славянофильства. С ними его сближали общие взгляды на внешнюю политику России, которую все они считали непатриотической, зависимой от внешнего влияния. 

Это убеждение сложилось у Скобелева после Берлинского конгресса, где России-победительнице государственные мужи не воевавших европейских держав продиктовали свои условия. Скобелев был горячим сторонником освобождения и объединения славянских народов, но во все без жесткого диктата со стороны России. 

Генерал, разумеется, не читал Достоевского, ибо не был большим охотником до чтения «всяких выдумщиков». Но если бы прочел провидческие строки Федора Михайловича – ужаснулся бы:«По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России, и никогда небыло, таких ненавистников и клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!.. Даже о турках станут говорить с большим уважением, чем о России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать на нее… Особенно приятно для освобожденных славян высказываться и трубить на вес свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачной северный колосс, даже не чисто славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации…

Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью… 

России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чем же тут выгода России, из-за чего Россия билась за них сто лет, жертвовала кровью своей, силами, деньгами? Неужто из-за того, чтобы пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности?.. 

Для того, чтоб жить высшей жизнью, великой жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать, в конце концов, великий и мощный организм братского союза племен, создать этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести, наконец, всех малых сих до себя и до поднятия ими материнского ее признания – вот цель России, вот и выгода ее, если хотите. 

Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями высшими целями служения человечеству, а только будут служить своим «интересам», то погибнут эти нации, несомненно, окоченеют, обессилят и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставить перед собой Россия, служа славянам, бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое».

Начальник Скобелевского штаба Михаил Духонин позже вспоминал, как однажды застал своего командира в крайне тяжелом расположении духа. 

- Умирать пора, – говорил Скобелев. – Один человек не может сделать более того, что ему под силу... Я дошел до убеждения, что всё на свете ложь, ложь и ложь. Всё это – слава, и весь этот блеск – ложь. Разве в этом истинное счастье? Сколько убитых, раненых, страдальцев, разоренных... Они 

думают, что нет ничего лучше, как вести за собой войска под огонь, на смерть. Нет, если бы они увидели меня в бессонные ночи. Если б могли заглянуть, что творится у меня в душе. Иной раз самому смерти хочется, – так жутко, страшно, так больно за эти осмысленные жертвы. Скобелеву не суждено было погибнуть на поле брани. Получив месячный отпуск в июне 1882 года, он поехал в Москву. Его сопровождали несколько штабных офицеров. По обыкновению Михаил Дмитриевич остановился в гостинице «Дюссо». Сразу по приезде генерал встретился с князем Оболенским, по словам которого, Скобелев «…был не в духе, не отвечал на вопросы, а если и отвечал, то как-то отрывисто. 

По всему видно, что он чем-то встревожен». 

24 июня Скобелев пришел к Аксакову, принес связку каких-то документов и попросил сохранить их, сказав: 

- Боюсь, что у меня их украдут. С некоторых пор я стал подозрительным.

А после этого началась вереница странных и загадочных событий. На следующий день после парадного обеда у полкового товарища Скобелев отправился в гостиницу «Англия», где у него не было никого из знакомых, зато обитала масса дам полусвета. Одна из них - неизвестной национальности, но и говорившая по-немецки, занимала лучший номер в бельэтаже и была очень известна в Москве под именем Шарлотты.

Она-то и  прибежала поздно ночью к портье с воплем, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. Прибывшая полиция немедленно опознала в покойном Скобелева и… перевезла его тело Скобелева в гостиницу «Дюссо», не произведя даже беглого осмотра апартаментов Шарлотты. 

Официально было объявлено о «смерти от паралича сердца». Но по Первопрестольной ходили слухи: одни предполагали, что его отравили агенты Бисмарка, другие считали это политическим убийством, третьи видели за этим любовную интригу. Вокруг трагедии в московской гостинице, как снежный ком, нарастал клубок легенд и слухов. Высказывались самые различные, даже взаимоисключающие предположения, но все они были едины в одном: смерть Скобелева связана с таинственными обстоятельствами. 

Многие склонны были верить в то, что «белый генерал» пал жертвой германской ненависти. Присутствие при его смерти «немки» придавало этим слухам, казалось, большую достоверность. «Замечательно, — отмечал современник, — что и в интеллигентных кругах держалось такое же мнение. Здесь оно выражалось даже более определенно: назывались лица, которые могли участвовать в этом преступлении, направленном будто бы Бисмарком… Этим же сообщением Бисмарку приписывалась пропажа плана войны с немцами, разработанного Скобелевым и выкраденного тотчас после смерти М. Д. Скобелева».

И до сих пор тайна его смерти остается неразгаданной... 

...Похороны Скобелева вылились в грандиозную народную демонстрацию. От церкви Трех Святителей до вокзала гроб несли на руках. Вдоль всего движения траурного поезда, до самой родины Скобелева – села Спасского, к железной дороге выходили крестьяне со священниками, – выходили целыми деревнями, городками с хоругвями и знаменами. Крестьяне 20 верст на руках несли гроб Михаила Дмитриевича до Спасского, родового имения Скобелевых. Там он был похоронен в церкви рядом с отцом и матерью.

- Это у нас было бы невозможно, – сказал тогда потрясенный корреспондент лондонской «Таймс».

- И у нас было бы невозможно, – отвечал ему кто-то из русских коллег, – никак невозможно, когда б не Скобелев. 

Поэт Яков Полонский откликнулся на трагическое событие горькими строками:

«Зачем толпой стоит народ?

Чего в безмолвии он ждет?

В чем горе, в чем недоуменье?

Не крепость пала, не сраженье

Проиграно, — пал Скобелев! не стало

Той силы, что была страшней

Врагу десятка крепостей..

Той силы, что богатырей

Нам сказочных напоминала».

Трагическая смерть 38-летнего генерала Скобелева, которому и друзья, и противники предсказывали блестящее будущее, была такой внезапной и ошеломительной, что в последующие годы, особенно в период неудач, преследовавших нашу армию и флот в ходе русско-японской войны, многие восклицали:

- Ах, если был бы сегодня жив Скобелев!

Но русскими войсками в этой несчастной войне командовал, безусловно, грамотный, образованный, честный и храбрый, но очень нерешительный генерал Куропаткин. Еще во время русско-турецкой войны 1877-78 годов Скобелев говорил ему:

- Ты, Алексей, прекрасный начальник штаба, но упаси Бог тебе когда-нибудь быть главнокомандующим! 

Действительно, Михаил Дмитриевич мог бы кардинально изменить ход всей российской истории. Если бы он стал главнокомандующим во время дальневосточной кампании 1904-05 годов, то, конечно, не упустил бы побед ни в одном из сражений и не допустил бы поражения России. А тогда… вполне возможно, не было бы в ее истории событий ни 1905, ни 1917 годов.

Увы, история не имеет сослагательного наклонения. И если нельзя до конца стереть народную память, то можно уничтожить памятники народным героям. До революции на территории Российской Империи было установлено не менее шести памятников генералу М. Д. Скобелеву. Все они были уничтожены, включая самый известный – на Тверской площади, восемь лет носившей имя прославленного генерала.

И только болгары сохранили благодарную память о «белом генерале». В болгарском городе Плевен есть парк-музей имени генерала Скобелева, на территории которого располагается здание с панорамой «Плевенская эпопея». Там же стоит и памятник-бюст Скобелеву – рядом  с домом-музеем… Царя-Освободителя Александра Второго. Именем Скобелева назван один из центральных бульваров в болгарской столице, а на стене одного из домов установлена мемориальная доска с именем и образа генерала.

Имя русского генерала носят пять болгарских сёл… В России же… В Санкт-Петербурге возле железнодорожной станции Удельная пролегает Скобелевский проспект названный так в 1886 году и почему-то избежавший переименования – единственный в этом районе. И лишь совсем недавно в Москве появилась Скобелевская улица – в Южном Бутово… 

Воистину, нет пророка в своем отечестве!