автор: Александр Барсиков

 

Ателье было самое обычное, каких в этом Сером городе «2N» много. Клиенты ходили часто, закройщицы кроили, швеи шили, ну всё как у всех.

И вот однажды, в ателье пришла женщина восточной внешности, не молодая, не старая, возраст её определить было не возможно ей могло быть и 25, и 45 лет, но в глазах ее, что-то было не естественное, толи ли дымка, какая или нет больше всего это было похоже на чёрную водицу в белом блюдце и эта водица сама закручивалась в какие то странные узоры. Вот такие у неё были глаза, а принесла она Халат тоже какой-то восточный, весь в кабалистических знаках с золотым шитьём и надо было с ним, что-то сделать то ли в талии подобрать, то ли пуговицы переставить, то ли ещё что, а может все вместе.

Пришла закройщица сняла, мерки и стала подгонять халат, но что-то у неё не ладилось, то полу ведёт, то пуговицы как-то не так, то ещё что-то, ну, не получается. И решила она на себе померить, что да как, подошла к зеркалу, накинула она на себя этот халат и тут же звон, какой-то как маленький серебряный колокольчик прозвенел, мелодично так...

Больше эту закройщицу никто не видел, халат так и остался висеть на плечиках, за ним, кстати, так никто и не пришёл. А закройщица, появляется иногда в зеркалах этого Ателье, в том самом халате и нет Душе её покоя.

Про закройщицу Лену

автор: Соня Вебстер

 

Однажды, когда у меня были магазины ткани и два ателье, я  искала закройщицу: хорошую и опытную. Я привозила из Эмиратов  одежду известных модельеров, и мне надо было, чтобы с неё шили копии. Хорошие копии. Мне порекомендовали девушку, сказали, что она очень способная. Но единственный её недостаток, что сейчас она  как-бы в депрессии и могут быть проблемы. Причиной этих проблем был её муж. Он легко, в один вечер, проиграл её трёхкомнатную квартиру, в сталинском доме и в центре города, в карты и пропал.Квартиру, которая ей осталась в наследство от бабушки. К ней приехали какие-то люди, дали время собрать вещи и перевезли её с четырехлетним сыном в общежитие. Девушка мне понравилась, работала она хорошо, можно сказать талантливо. Но! В самое неподходящее время, она могла позвонить и сказать, что заболела. Работа замирала. Все ждали когда у Лены, так её звали, появятся силы прийти на работу. Меня это никак не устраивало: я несла убытки. Тут мне пришла в голову мысль, что надо взять Лену в поездку в Эмираты, чтобы она развеялась и увидела другую жизнь, ей бы захотелось тоже что-то изменить в своей. Я сказала ей это, придумала, что это командировка, что мне нужны её консультации по тканями и фурнитуре. Она согласилась и очень обрадовалась. Её глаза светились жизнью впервые за то время, которое я её знала. Поездка проходила как обычно: мы заказывали товар, купались, загорали, а вечером ужинали где-нибудь в хорошем месте. Лена была пуглива, она не соглашалась составить мне и моим друзьям компанию и отказывалась. Как-то вечером к нам в номер заглянул мой друг Ванька:"Собирайтесь барышни поедим ужинать. Я приглашаю!" Лена категорически отказалась, и Ванька ей грубо сказал:"Что ты от всего шарахаешься? Да не будет тебя никто за бокал вина и кусок рыбы насиловать! Дикая какая-то!" Обычно, к концу поездки, я покупала себе и близким подарки. У Лены были "командировочные", но она экономила, и купила  кое-что по мелочи только сыну.  И вот мы в аэропорту Дубае. Я и моя подружка Маринка по традиции пошли в дьюти фри и накупили косметики, духи, конфеты и всё  что понравилось. Лена была с нами. Я предложила ей купить понравившиеся духи, сказала, что заплачу за них. Она отказалась. Вид у неё был измученный:было видно, что она всё время напряжено о чём-то думает. И вот мы в самолёте. Все радостные, делятся впечатлениями о поездке, рассказывают о своих покупках. Только Лена сидела молча с закрытыми глазами. "Тебе плохо?"- спросила я её, и увидела, что из её глаз катятся слёзы. Она беззвучно плакала. И вдруг она сказалa: "Как же я ненавижу всех вас! Вы все зажравшиеся сволочи. Вы швыряетесь деньгами направо и налево не задумываясь.Мне некогда так не жить. А больше всего я ненавижу тебя за то, что ты показалa мне эту жизнь. Будь ты проклята!". Всю дорогу мы молчали. Она молча вышла из самолёта. Oтказалась, чтобы я её довезла до дома. На следующий день она уволилась. Больше я её не видела.

Закройщик из лужков

автор: Яков Каунатор

 

Вован с детства любил кроить. Тут такое дело: кто-то любит лобзиком выпиливать, кто в очках - те марки собирают или открытки с видами произведений живописи великих мастеров кисти и мольберта. А у Вована  хобби - кроить. Как в свою родную подворотню войдёт, тут-то автоматически у него мысля включается: "А кому бы чего-нибудь такое раскроить?" Бывалыча, весь двор, все соседи у него спрашивают: "Откудова у тебя такое, прямо-таки, странное хобби?" А он этак скромно:"От натуры-с, могет, наследственное".

Ну потом, когда уже в ум-разум вошёл, прознал он, что даже курсы такие есть. Прозываются "Курсы кройки и шитья". Записался, чтобы не совсем уж "лаптем" быть, а профессионально, на научной основе.

И ведь пошло у него дело! Поначалу опыту маловато было, но уж как опыту набрался!!! Тут уж - мама не горюй! Только команды отдаёт:

 - Хлястик надо бы на вершок пониже!

 - Гульфик... гульфик... А на кой он вообще нужен? Вона, флотские и без гульфика обходются!

 

Ну, потом уже и на уровень повыше поднялся.  Куда там Зайцеву с Юдашкиным вместе взятым!

Манекен поставил себе во весь рост человеческий, напялил на этот манекен кой-какую одёжку, и вот по этому менекену знай себе кроит! Пройму проделал на тряпке, отошёл в сторонку, подбородок подпёр пальчиком думу думает: "А почему это я пройму сбоку набок провёл? А не сделать ли мне революциённый шаг в мировом модосознании? Проведу-ка я её снизу вверх и сверху вниз!" 

Ну и кроит себе, новаторствует! Как до пиджака дело дошло, тут у него крепкая задумка возникла: "Попривыкали, понимаешь, к однобортным, а ведь это есть злостное выражение упаднического консерватизму! Пора, пора к двубортному переходить!" Были, конечно, сопротивлявшиеся, но их быстро укоротили. Только намекнули им на пропахший нафталином консеватизм - сами носы платками позакрывали, так с ними и надо.

С лацканами у Вованыча проблем не было. Посмотрел он в свой конспект ещё с "Курсов кройки и шитья" хранимый на святом месте в застеклённом шкафу рядом с Васьковской летописью, полистал, нашёл искомое: "Лацканы бывают всяческие. Бывают наклонные(это как с горки катишься); есть также прямоугольные(посмотреть учебник геометрии -"угол прямой"); бывают также заострённые(как линейка, в которой один угол самый маленький - острый)"

Тут Вован даже и не рассуждал. Ему сразу вспомнился стих случайно услышанный:"Мы с детства не любил овал! Мы с детства угол рисовал!"

И пугивичку, пугивичку поблескучее на лацкан, как символ Веры и Надёжности!

Обшлаги на брюках вызывали тревогу. Он долго размышлял, пока не догадался достать из шкафа Васьковскую летопись. Была она старинном потемневшем телячьей кожи переплёте. На нём глубоким тиснением пропечатались буквы: "Летопись Васьковская. Года одна тыща нуль восемьдесят девятого. 

 

Писана ще до нашествия басурманскага случившагася в году тыща двести тридцать восьмогу".Вован  бережно пролистал рукопись, нашёл искомую страницу и стал читать:

 " А обшлага на штанинах делати одному вершку от мозоля на пятке  начиная!"   

Последние штрихи он наносил в пиджак. Верхний кармашек наружный он "перевесил" с левого боку на правый. Задумался о шлицах*. Вариантов было много: оставить пиджак без них, сделать одну - по середине, сделать две по бокам, но можно было сделать новаторский прорыв: сделать три. В сущности, рассуждал он, ну, что такое - шлица? Разрез на заднице пиджака для свободы вихлляния теломдвижений. 

 

Чем шлицей больше, тем вихляния свободней! И он остановился на новаторском варианте.

Все мы знаем, как общество падко на моду, как ловит с замиранием дыхания каждый её писк. Когда же Вованыч представил свой образец, трудно передать словами тот праздник души, что случился с людями! 

 

Люди радовались, обнимались, поздравляли друг друга!

Но не обошлось, конечно, же без оппонентов. Со стороны законодателей моды Ива, который Сен Лоран, а также Дольчи и примкнувшего к нему Габаны, раздались изумлённые восклицания:

 - Помилуйте! Да как же вы кармашек-то вправо пришпандорили, когда он завсегда слева был?

 - Так ето как посмотреть, вы в зеркалу-то посмотрите, видите, вот-вот, уже и слева!

 - А обшлага-то, обшлага-то на брюках да почитай, век уже, как никто не носит!

 -Эх, темнота, темнотааа... А ещё Европой прозывается,,, Новое есть не что иное, как хорошо забытое старое! А уж куда старее Васьковской летописи я и не сыскал! А живём мы по прынципу: кто старое забудет - тому глазыньки вон!

 

Так и кроит Вованыч дальше на радость людЯм.

Закройщик

автор: Андрей Шубин 

 

Никак не выходит у меня из головы этот рассказ моего нового приятеля Михаила. Я с ним  познакомился на блошином рынке возле станции метро «Удельная». Как-то сошлись случайно на теме шестнадцатигранных сталинских стаканов, я их искал на рынке, а потом вместе подошли к ребятам, которые занимаются реконструкцией, а там совсем…

У Михаила дед где-то под Лугой погиб, а у меня дед живым с войны вернулся, но  его старший брат погиб в феврале 44-го, а младший без вести пропал, и племянник погиб в тылу.

Вот и остановились мы в палатке реконструкторов. Военная форма времен войны, одежда, петлички… Как-то прониклись друг к другу, дальше больше. Потом, прости Господи, пивка вместе выпили на Удельной. В общем, вечером сидели у меня на кухне, по- русски, с водкой. Выпили изрядно, говорили обо всем: о жизни, о друзьях, о женщинах, о близкой нам обоим теме войны, об ужасах ленинградской блокады… Но именно этот рассказ Михаила, кстати у Михаила была красивая фамилия – Ильюшин, врезался мне в память.

Его бабка в декабре 43-го – это молодая красивая девушка 26-ти лет с двухгодовалой девочкой на руках, и что самое страшное – уже вдова. Её муж, музыкант-  кларнетист, был призван в первые дни войны, и последнее письмо было из - под Луги. Потом похоронка. 

Жили они на Петроградской стороне, недалеко от  ботанического сада. По тем временам коммуналка была небольшая, всего четыре комнаты. Одна комната пустовала с 39-го года (мужа с женой репрессировали, детей отправили в детский дом), во второй комнате тоже беда: хорошие люди были, жена работала на «Красном треугольнике», там случилась какая-то авария – муж остался вдовцом и в первые дни войны добровольцем пошел в Красную армию, теперь воюет где-то. Вот и остались две комнаты в этой коммуналке, в одной из них, дальней, как раз и жила Михаилова бабка с дочерью, а в ближней к входной двери комнате жил мужчина, одинокий, где-то под сорок, в общем, можно было жить. Этот единственный оставшийся сосед был мужчиной интересным, обаятельным, красивым, очень образованным, работал закройщиком в ателье. Но ателье это было не простым, помимо заказов граждан, они выполняли заказы  многих ленинградских театров, в общем, ателье специализировалось на пошиве театрального костюма, концертных платьев для примадонн и фраков для ленинградских музыкантов. Александр Васильевич Кенарский, так звали соседа Михайловой бабки, как ему рассказывала мама, мужчина был талантливый. 

 

Прекрасный собеседник с широким кругозором, и было у него удивительное хобби. Прекрасный закройщик на работе, знаток театрального костюма в миру, дома втихую он увлекался пошивом нижнего женского белья, и слава о нем шла по всему городу. И невозможно было отличить, откуда это: из Парижа или от Кенарского. Благодаря этому своему хобби он обеспечил себя прекрасными знакомствами в театральной среде, театральной элите и стал лично знаком с теми самыми, очень «бывшими», и их детьми, и новой ,уже «коммунистической»  номенклатурой. 

 

Кстати сказать, бабка Михаила, а в те времена красивая и молодая вдова, ни много ни мало, закончила институт культуры. Искусствовед, работала в Эрмитаже и специализировалась по изобразительному искусству Европы  середины 18 века.

Но кому нужны искусствоведы во время войны. Город погибал. Город замерзал. Город голодал.

Похоронка на мужа…

 

И дочь,  двух лет, на руках…

Сколько может быть слез в человеке? Кто считал?

Наверное, она выплакала всё!

Иногда думается, что те, кто выплакал всё, не могут замерзнуть: в них нет воды…

И только дети дают терпение жить. 

Когда остекленевшие от голода и холода люди, переставшие обращать внимание на смерть, по дороге на свой завод завозят на санках окоченевшие, замотанные в простыню трупы своих родных…  Чтобы танки… 

 

Чтобы мины…

А на пулковских высотах в бинокль разглядывают Ленинград немецкие офицеры…

Нужно жить. Непонятно, как… Но нужно…

 

Кто-то заказывал соседу модные платья. Правда, втихую. Показать нельзя. Но возможности у некоторых были… А с нижним бельём… Вещь интимная… Тут можно. Жизнь одна…

А Кенарский даже фразу выдумал из старых времён, и вроде всем нравилась: «Деньгами плату не берём-с…» 

 Плату брал. Брал!

Но простыми продуктами. Мука. Крупа любая. Маргарин. Яичный порошок. Спирт. 

И менял. Менял!

То ли от ума или из осторожности, может, из жадности… Сам себе довольно есть не позволял. Скорее всего, не хотел отличаться от других ленинградцев своим здоровым румянцем. Умный, сука!

 

Даже в смертельно окоченевшем Ленинграде были праздники. 

Он приходил. Праздничный распорядок! Приносил соседке… Даже хвастался. Тихо, скромно. 

 

Однажды приперся к соседке весь в роскошестве. На руке перстни. Сам-то он не курил … А тут с папиросами в дорогом портсигаре.

Хоть она и специализировалась на живописи, но портсигар  Фаберже… Для неё это перепутать сложно…

Потом однажды, видимо, хотел похвалиться, принёс дамский дневник. Из него читал… Судя по всему, 

 

Пушкин написал несколько строк какой-то красавице…  

 

Михаилова бабушка старалась не вспоминать  этот день. Тогда по радио  объявили о прорыве блокады и соединении войск Ленинградского и Волховского фронтов. Весь оставшийся в живых, мужественный, вытерпевший, рабочий и военный Ленинград, остатками сохранившихся чувств и сил, всей обледеневшей и исстрадавшейся душой радовался окончанию нечеловеческого терпения и долгожданной победе. Мучительно выстраданной надежде на жизнь.

В тот день, вроде как все с радостью, он зашел к соседке с улыбкой и подарками. Принес бутылку коньяка и невиданную жестяную банку чая, наверное, английскую. Он предлагал выпить за Победу, за освобождение, говорил правильные слова. Михаилова бабка. Вернее, молодая и измученная вдова… Она, конечно, попробовала невиданную роскошь… Но куда с голодухи коньяк. А сосед как-то неосторожно накушался. И когда его развезло, он как-то, в прорыв его души, сказал фразу, от которой и сейчас у всех  стынет кровь в жилах. Представляете, сидит пьяный, красивый, талантливый и обаятельный мужчина, подперев рукой качающуюся свою пьяную голову, и тихо, как с самим собой говорит: « Кончились мои золотые деньки, теперь уже не пополнить мою коллекцию». 

Его коллекцию! Выменную на муку, крупу, яичный порошок… на выживание…Фамильные драгоценности, ювелирные шедевры, миниатюры, драгоценные рукописи, старинные фолианты, иконы…Через пару месяцев он пропал. Со своими чемоданами. Бросил всё. Уехал. Куда, неизвестно…

 

Нет, бабка Михаила не донесла на него. Она и сейчас старается забыть все, что было. Просто она боится до сих пор этого ужаса блокады. Она не то, что благодарна, нет… Она понимает разумом…Нет…Но… Душой принять это невозможно… И забыть нельзя… Может, благодаря этой сволочи или его страху и осторожности… 

 

Она сама не знает… Они остались живы! 

Вот такая штука жизнь! 

Попробуй судить…      

 

Как много памятников, посвященных беспримерному мужеству, героической воинской доблести и нечеловеческому людскому терпению, и как хорошо, что во время свадеб и торжественных случаев, в дни скорби и праздников россияне ездят к ним. Но мне бы хотелось, чтобы где-нибудь в отдалении мы бы возвели нет, не памятник, НЕЧТО, позорный столб человеческой мерзости, подлости и греху…

Чтобы у людей, проходящих мимо этого, выворачивало душу наизнанку и чтобы в их сердцах просыпалась совесть!