На этой странице "Любимая Профессия" рада представить вам современные рассказы о профессии кружевница, которые с любовью и душевной теплотой написали современные авторы. Спасибо авторам за труд и талант.

Рассказы про кружевницу

Кружевница

автор: Дарья Щедрина
 
«Пришла беда – открывай ворота!» гласит народная мудрость. И пришлось эту мудрость на себя примерять двум родным сестричкам Верушке и Дуняше, когда не успели матушку после тяжелой болезни похоронить, как следом батюшка за женой своей любимой отправился. Придавило его упавшим деревом, когда он с другими мужиками лес валил. И остались 13-летняя Верушка и 10-летняя Дуняша одни-одинёшеньки на всем белом свете.Куда идти сироткам неприкаянным? Как выжить без родительской подмоги? И вспомнили они о двоюродной бабке своей, Катерине Васильевне, что жила в ремесленной слободе под Вологдой и была знаменитой кружевницей. Собрали детям в дорогу добрые соседи, что смогли, всплакнули на дорожку, да и отправили под крыло единственной родной души.
Встретила сестер Катерина Васильевна с распростертыми объятиями, в дом свой поселила, напоила-накормила, да к кружевному делу пристроила. Ведь была она не только чудо-мастерицей, но и хорошей наставницей. Многих юных рукодельниц ремеслу обучила, да сама на старости лет продолжала плести кружевные узоры, что дорого ценились среди людей.
Стучат можжевеловые коклюшки*, мелькают ловкие пальцы, стелется льняная белёная нить по сколку*, петелька к петельке, узелок к узелку… Вот и ажурный воротник вам или воздушная, словно паутинка, скатерка на стол…
Посмотрела Верушка на эту красоту и прикипела сердцем навечно. А младшая Дуняша, той бы все во дворе с соседскими ребятишками играть да бегать. 
 
Трудится Верушка не покладая рук, перенимает от бабушки Катерины Васильевны мастерство, пальцев своих не жалеет, глаза не бережет. И так быстро и ловко у нее все получается, что радуется, глядя на нее, старая мастерица. А у Дуняши все вкривь и вкось получается! Но не от того, что глаза косые или руки кривые, а от того, что усидеть на месте долго никак не может, вертит головой по сторонам, в окно выглядывает, приятелей дворовых высматривает. Ворчит на непоседу Катерина Васильевна. Да что толку?!..
 
Год прошел, как корова языком слизнула. Верушка уже несложные заказы выполняет, радует покупателей красивой тесьмой на платье, ажурной вставочкой на рубашку, милым платочком, что будет у городского щеголя из карманчика изящным уголком выглядывать, да восхищение и зависть вызывать у прохожих. А Дуняша все в подмастерьях мается. Ни одно свое изделие до ума довести не может. Только на заслуженные бабкины упреки дуется, да обижается.
 
Вышли как-то сестры на высокий берег реки Сухоны погулять, свежим весенним воздухом подышать, да от труда своего кропотливого передохнуть. 
- Верушка, а Верушка, - спрашивает младшая, - и не надоело тебе коклюшками бренчать? Лучше бы к парням да девчатам на улицу погулять вышла. А то, вон какая бледная, что белёный лён!
 
- Что ты, Дуняша, - отвечает старшая с улыбкой, - мне коклюшками то бренчать одно удовольствие! Я, сестричка, кудавзгляд не брошу, везде кружевные узоры вижу. Посмотрю вниз под ноги, а там в снежном насте теплые солнечные лучи круглые отверстия протаивают. А я вижу, как кружевная вилюшка* вокруг этих отверстий вьется, в замысловатый узор свивается. Подниму голову вверх, а там голые березовые ветки к солнышку тянуться, в решетку сплетаются, и вижу, как по этой решетке насновки* звездочками и розетками рассыпаются. Хочу я, сестрёнка, стать такой же мастерицей, как бабушка Катерина. Чтобы под руками моими не просто кружево получалось, а сказка настоящая. Чтобы дух у людей захватывало, да песня в душе рождалась, глядя на мои узоры.
- Скучно, сестрица, - пожимает плечами Дуняша, - мне целыми днями над валиком сидеть, да в сколок булавками тыкать. Мне бы погулять, да порезвиться.
 
Так еще три года промелькнуло-пролетело. Стучат можжевеловые коклюшки, мелькают ловкие пальцы, стелется льняная белёная нить по сколку, петелька к петельке, узелок к узелку. Вот вам нарядный платок к пасхе красной или узорчатая пелерина поверх платья, точно крылья белой лебедушки…
 
  Стареет Катерина Васильевна, чует приближение старческой немощи. Глаза уже не те, пальцы ловкость теряют. И стала она свою лучшую ученицу Верушку наставлять потихоньку от других учениц:
 
- Есть у меня один секрет, Верушка, который простые кружева в сказку превращает, да песню в душе будит.
- Какой секрет? – загораются девичьи глаза любопытством.
- Тебе скажу, душа моя, а другим знать незачем… Я потихоньку вместе с нитью льняной в кружевной узор слова тайные вплетаю, наговоры волшебные. От них то и обретают дивные свойства изделия мои, что так людьми ценятся!
- Что за наговоры? – удивляется Верушка.
 
- Я тебя им научу, - шепчет на ухо внучке бабушка. - Вплетешь в скатерть наговор старинный и станет она скатертью-самобранкой, будет собирать гостей за хлебосольным столом; вплетешь в косынку, что подарит избраннице своей жених, слова волшебные, и засветятся ответной любовью глаза девичьи; заговоренная ниточка в кружевной шали не только тело, но и душу злую и жестокую отогреет, добрее и мягче сделает. Вот такие слова волшебные вплетаю я в кружева.
- Научи, бабушка! – шепчет Верушка, а глаза то, глаза горят огнем, да сердечко в груди трепещет. 
 
И стала Верушка потихоньку от других обучаться премудрости бабкиной. Много тайных наговоров выучила, много слов волшебных запомнила. Да и решила на себе проверить могучую силу тайного умения Катерины Васильевны.
Сплела себе Верушка косынку, да вплела в узор наговор волшебный, красоту неземную призывающий. Надела ту косынку на голову и, усмехаясь про себя, стала ждать. Правда ли окружающие люди теперь в ней красавицу писаную увидят?
 
Ох, молодо – зелено! Не зря говорят: «не буди лихо, пока оно тихо!» Пришла беда откуда не ждали…Заявился к ним однажды купец старый, что затоваривался у них кружевной тесьмой не единожды. Но заявился не один, а со взрослым сыном. Сынок то купеческий высокий да толстый, капризный да балованный, привык получать все, что ни захочет сразу, ни в чем отказу у родителей не знал с самого детства. Как увидел он Верушку, так и обомлел… Никогда такой красоты еще не видывал.
 
Хочу, говорит отцу, в жены эту красавицу, и все тут! Отец уговаривает, что, мол, сирота она, рода неизвестно какого, зачем купцу богатому такая невестка? А сынок уперся: хочу в жены и все! Ногой топнул, руки в боки упер, стоит, как бык упрямый, пыхтит. Понял батюшка, что такого не переупрямишь, и согласился, скрепя сердце.
 
Верушка знай себе смеется, потешается над самоуверенным упрямцем. И невдомек ей, шутнице, что спорить с таким бесполезно. Что вбил в свою башку, обухом не выбьешь. И говорит купеческий сынок, недобро глазом сверкая: «Не пойдешь за меня добром – силой возьму!»
Отмахнулась было девица от навязчивого жениха. Зачем ей немилый? Да спустя пару дней сарай, что на берегу реки стоял, да старую лодку от дождя и снега сберегал, сгорел ни с того, ни с сего. Как свечка сгорел, часу не прошло. А после заявился сынок купеческий, наглый такой, да самоуверенный, и говорит с угрозой: «Не пойдешь за меня? Как бы и дом ваш не сгорел ненароком со всеми жильцами, да приживалами…»
 
И поняла Верушка, что некуда ей деваться от жениха непрошенного, нелюбимого. Долго плакала. Да разве слезами горю поможешь? Три дня сидели с бабушкой и Дуняшей думали, как избежать нежеланного замужества. И придумала Катерина Васильевна. 
По ее научению Верушка сватам и заявила:
 
- Замуж за вашего сынка пойду, но только в кружевном подвенечном наряде, что сплетет мне бабушка!
 
Переглянулись сваты, пожали плечами и согласились на прихоть девичью. Тем более, что такой красавице-невесте самый красивый наряд полагался на свадьбу.
 
… Стучат можжевеловые коклюшки, мелькают ловкие пальцы, стелется льняная белёная нить по сколку, петелька к петельке, узелок к узелку… А жених нетерпеливый под окнами ходит, каблуками стучит, взгляды недобрые в окошко бросает.
 
Как ни тянули-оттягивали рукодельницы, а все-таки наступил день свадьбы. Гости разнаряженные толпой собираются, батюшка в церкви венцы свадебные готовит, гармонисты меха на гармошках растягивают, да песни веселые напевают.Ахнул народ, когда увидел Верушку в подвенечном наряде кружевном. Белой лебедью плывет красавица по улице, рукава широкие крыльями вдоль боков машут, узоры морозные тонкий стан оплетают, белой пеной по подолу вспениваются. Жених от изумления рот раскрыл, да так и забыл закрыть. Стоит дурак-дураком.
 
Подошли молодые к церкви, гости со всех сторон на них смотрят, красотой дивной любуются. Поклонились батюшке. Тут невеста и говорит:
 
- Гости дорогие, простите меня глупую! Фату забыла в доме. Какая же свадьба без фаты?
 
Послали сестрицу Дуняшу быстроногую за фатой в бабушкин дом. А когда девочка прибежала с фатой в руках, развернула ее, ропот по толпе гостей пробежал, такой неслыханной и невиданной красоты узор был! А как накинула невеста себе на голову фату подвенечную… так и исчезла, в миг обратившись белой голубицей. И упорхнула в небо высокое, оставив жениха немилого растерянно глазами хлопать.
   
Пошумели гости, поохали, да и разошлись. Чего зря топтаться на улице, коль невесты больше нет? А жених несостоявшийся долго еще криком кричал, ногами топал, злые слёзы по щекам размазывал – требовал ему невесту вернуть. Да кто ж её теперь вернёт?..
А Дуняша глазами сверкает, да все бабушку вопрошает:
 
- Бабушка, бабушка, видела ты, как она голубкой белой обратилась?! Порхнула наша Верушка, крыльями затрепетала – и нет ее! Словно порывом ветра унесло.
 
Не разделяет Катерина Васильевна детских восторгов. Дума тяжкая на челе глубокими морщинами залегла.
 
- Мало, - говорит внучке бабушка, - превратиться в птицу, да свадьбы с немилым женихом избежать! Надо еще обратно в человеческий облик вернуться. А для этого мне платок волшебный надобно сплести.
- Так плети, бабушка, - кивает согласно Дуняша.
- До новой луны успеть надобно! Тот наговор старинный, что обернул нашу Верушку в голубку, только до новой луны обратную силу имеет. Не успею, останется навсегда сестрица твоя птицей поднебесной.
 
Стучат коклюшки можжевеловые, мелькают бабушкины пальцы, стелется льняная белёная нить по сколку, петелька к петельке, узелок к узелку… От восхода до заката сидит над работой Катерина Васильевна, а после захода солнца свечку зажигает или лучину. Болят пальцы уставшие, слезятся глаза старые, туманом слезным их заволакивает, так, что плохо узоры видит.
 
А к Дуняше на окошко каждый вечер голубка белая прилетает, курлычет, песни свои голубиные поет сестре младшенькой. А та ее зерном отборным угощает, да ключевой водицей отпаивает, да на небо ночное поглядывает. А с неба темного круглый глаз луны на них смотрит не мигая.Торопится старая кружевница, дни до новой луны отсчитывает. И вот, когда треть работы была выполнена, беда случилась. Совсем глаза старые ослепли, нити друг от друга отличить не могут, все сливается в мутном тумане. Заплакала бабушка, руки опустила. Не могу, говорит Дуняше, больше волшебный платок плести, ничего не вижу!
 
- Давай, бабушка, я за тебя работу доделаю, - предлагает Дуняша.
- Ой ли, внученька? – не верит ей Катерина Васильевна, - работа тяжелая, долгая да нудная, с рассвета до заката, и с заката до рассвета. Некогда будет бегать по улице с соседскими ребятишками, да в игры играть.
 
А Дуняша на нее посмотрела так серьёзно, по-взрослому, и говорит:
- Мне сестрица родная дороже всяких игр! – и села за работу.
 
Стучат коклюшки можжевеловые, мелькают пальцы ловкие, стелется льняная белёная нить по сколку, петелька к петельке, узелок к узелку. Сидит младшая сестра над работой, головы не подымит. Зовут ее соседские ребята на улицу, погулять-побегать, да в игры веселые поиграть, а она молчит, не откликается. Трудится Дуняша без отдыха.
 
Половина работы сделана. Лунное око на ночном небе уменьшается, один бок у него сглаживается день ото дня, ночь от ночи. Курлычет жалобно белая голубка на подоконнике, от зерна отказывается, воду ключевую не пьет, взглядом молит спасти ее.
 
Стучат коклюшки, мелькают пальцы девичьи, с каждым днем все быстрее и ловчее получается у мастерицы узор плести. Вот уже три четверти работы выполнено. А луна на небе ночном месяцем обернулась, золотистым рогом своим звезды с небосвода цепляет. Торопится Дуняша успеть работу выполнить до новой луны. А бабушка Катерина Васильевна сидит рядом, да наговор волшебный нашептывает.
 
Топчется белая голубка по подоконнику, совсем улетать перестала, от голода силы теряет, ждет, когда ее от чар колдовских освободят. Увидела это кошка соседская. Облизывается, зелеными глазами посверкивает, чует легкую добычу… Стучат коклюшки можжевеловые, мелькают ловкие девичьи пальцы, стелется белёная льняная нить по сколку, петелька к петельке, узелок к узелку. Почти закончила работу юная мастерица. Глянула на небо: тонким серпом светится месяц на темном небосклоне, скоро совсем исчезнет, сменится новолунием.
 
Ползет соседская кошка по крыше, острыми зубами клацает, языком шершавым облизывается, к жертве своей подбирается…Голубка белая совсем ослабела, легла на подоконник сестринской горницы, подогнула тонкие лапки, ждет своей участи… Стучат коклюшки можжевеловые, мелькают ловкие пальцы, торопится доплести узор Дуняша. А месяц в небе последние отблески серебряные бросает на землю, за тучи прячется… Ползет кошка по крыше, к окну горницы подбирается, жертву свою вынюхивает…
 
Только скрылся месяц на небе, только растворился в ночном сумраке, завязала последний узелок Дуняша, бросилась в свою горницу к окну.
Глаза кошачьи сверкают зелеными огнями в ночи кромешной, подбирается зверь к голубке бедной, ползет на мягких лапах неслышно. А голубка головку под крыло белое спрятала, глазки закрыла, гибель свою принять готовится. Замерла кошка на подоконнике, к последнему прыжку готовится, силы собирает, да зубами щелкает, пир предвкушает.
Распахнулась дверь горницы, вбежала Дуняша в комнату, развернула платок кружевной и набросила на птицу обессиленную. Только хитрая кошка зубами клацнула, да поздно было. Глядь, стоит перед окном девица-красавица, косы русые в кружевах сестринских купаются. Бросились сестры в объятия друг к другу, слезами счастливыми умываются. А кошка голодная так ни с чем и уползла к себе на двор, мышей ловить, да крыс по амбару гонять.
С тех пор Дуняша с Верушкой вместе стали кружева плести, да такие у них чудесные вещи получались, что слава о вологодских кружевницах по всей стране пошла. Говорят, даже сама царица русская заказывала у них шали да накидки красоты невиданной.
 
А жениха себе Верушка, как время пришло, сама выбрала, доброго да сильного, умного да красивого, трудолюбивого да заботливого. И свадебный наряд ее, сплетенный руками сестры младшей да любящей, потом долго люди вспоминали с восхищением. И жили они все долго и счастливо. 
Кружевница
автор: Александр Неуймин
 
    У меня в руках фотография, с которой мне улыбается совсем молоденькая девушка. На обратной стороне карточки надпись: "Моему другу - Александру". Я вспомнил, её звали Алла. Как же давно это было... 
       *** 
       Когда тебе чуть больше девятнадцати, жизнь кажется прекрасной и удивительной, даже если на улице ливень, а твоему приятелю срочно требуется отнести на другой конец города какой-то сверток. 
       Так и сегодня, по причине внезапно образовавшегося у моего товарища свидания, я под проливным дождем бегу выполнять просьбу его бабушки. Серега (так звали моего одноклассника) разумеется, клялся и божился, что в следующий раз - он для меня. Я думаю, каждому из нас такие клятвы хорошо знакомы. 
       Меня попросили - я согласился. Вот сейчас стою и нетерпеливо жму кнопку звонка в квартиру на пятом этаже. 
       Через какое-то время дверь открывается. В коридоре темно, и мне не сразу удается разглядеть хозяйку. 
       - День добрый, вот, - я протягиваю в темноту обёрнутый полиэтиленом сверток. - Валентина Сергеевна просила передать. 
       Моей руки касается неожиданно теплая ладонь. 
       - Ой, вы же совсем замерзли, проходите скорее в дом, я вас сейчас чаем напою. 
       Меня увлекают в глубь коридора. Покорно следую за провожатой, ловя себя на мысли, что молодой девичий голос мне понравился. Интересные знакомые у бабушки моего приятеля... 
       Проходим в комнату. 
       - Меня Алла зовут, а вас? 
       - Александр, - представляюсь я, осматривая новую знакомую. 
       Лет восемнадцать, длиннющая коса и огромные зеленые глаза. Она несколько смущается моего взгляда. 
       - Вы садитесь. Чайник горячий, я быстро. 
       Алла стремительно выбегает из комнаты, а я, любопытствуя, осматриваю комнату. 
       Буквально каждый предмет интерьера был покрыт кружевной салфеткой. Кружева были везде. На шкафу и телевизоре, на журнальном столике и на тахте, даже на окне - и то была кружевная занавеска. Общую картину завершала примостившаяся в углу комнаты странная конструкция. Ничего подобного я досель не видел: на невысокой деревянной подставке располагался матерчатый валик - с воткнутыми в него иголками... 
       - Вот и я, - оторвала меня от созерцаний Алла. - Вы с малиной любите? 
       - Ага, - не вникая, согласился я. - Слушай, а что это такое? 
       Я кивнул в сторону конструкции. 
       - Это? - радостно откликнулась моя хозяйка, - это для кружева. Вот, посмотрите. 
       Она подхватила со стола салфетку и, радостно улыбаясь, протянула мне. 
       Я повертел кружево в руках, и внезапно, словно за что-то зацепившись, взгляд замер. Наверное, именно тогда я впервые понял, насколько это красиво. Понял и улыбнулся в ответ. 
       - Вам понравилось? Нет, правда, понравилось? - глаза девушки сияли. - А хотите, я вам подарю? У меня много. Вы чай пейте, я сейчас покажу... 
       В тот день мы просидели до самого вечера. Я рассказывал об учебе в Питере, она о том, что тоже хочет поехать учиться, но вряд ли мама отпустит. 
       А еще Алла много и увлеченно говорила. В основном о кружеве. 
       - У нас в семье все мастерицы. Уже много поколений. Даже свои узоры есть, семейные. Вот, посмотри, - она протягивает мне очередное рукоделье. - Видишь, как лепестки складываются? Это мама придумала. Правда, здорово? 
       Я согласно киваю. Здорово. 
       - А этот узор бабушкин, - передо мной разворачивается большущая шаль. Чуть тронутые временем нити, сплетаясь в тончайшую паутину, ложатся на ладонь. 
       - Однажды мне бабушка рассказала сказку, - продолжает Алла. - Будто бы у нас в семье такое поверье есть, что мастерицы в узоры свои не только душу вкладывают, но и силу земли русской. Бабушка, когда еще жива была, много мне сказок рассказывала. И про Финиста, и про чудеса разные, но это все народные, а были и другие. 
       - Интересно, а о чём были те - другие? - спрашиваю я. 
       - О том, что испокон веку кружевницы, что подле реки Волхов трудились, землю свою от напасти оберегая, плели кружева. И покуда мастерство это живо, не одолеть землю русскую никакому ворогу. Так и немцы когда-то в том чудесном кружеве увязли, не смогли Ленинград покорить. Да много чего было, - улыбнулась девушка. 
       Вскоре мы простились. Помнится, я обещал заглядывать в гости, но так и не получилось: вначале закрутился с делами, а потом и вовсе ухал учиться. Вновь появившись в родном городке примерно через полгода, я всё же решил сдержать обещание и набрал, с трудом найденный в телефонной книжке номер. Незнакомый голос сообщил мне, что "они" тут больше не живут, переехали. Я не стал уточнять, куда. А несколько месяцев спустя, мой приятель рассказал, что мать Аллы написала его бабушке письмо, сообщила, что они хорошо устроились, а так же просила передать мне привет от дочери. 
       Сергей протянул небольшой кусок картона. С фотографии, кутаясь в ту самую шаль, на меня смотрела Алла. 
       С тех пор прошло почти двадцать лет... 
       *** 
       Я смотрел на фото и думал о том, что сталось с моей знакомой. Счастлива ли? Надеюсь. А ещё очень хочется верить, что не забросила она кружево, сохранила традиции, и приумножила - сплела свой собственный узор, из тех волшебных, что землю Российскую хранят, и берегут ревностно. 
       Будь счастлива, кружевница. И пусть успех сопутствует в трудах твоих праведных.
Бася-кружевница
автор: Светлана Васильевна Волкова
 
Тук-тук, тук-тук - постукивают друг о друга берёзовые коклюшки. Ловко перебирают их юркие узловатые басины пальцы, словно играет она на неведомом инструменте. Невероятной красоты кружево рождается под эту музыку мерного перестука, с вычурными узорами и тончайшей выделки зубчиками. Не иначе как Морозко рисует на молочно-белом окне свою зимнюю сказку.
Ученица Любка воткнула булавки в сколок, на котором был выведен примитивный рисунок, и вновь залюбовалась басиными говорящими руками, белоснежными, как само кружево, с голубыми жилами вен и россыпью пигментных крапин.
 
-А вот ещё один военный был. Влюбился в меня без памяти. Все под окном топтался с зефиром. Голос зычный у него и усы. Всё умолял: «Пани Бася, уедемте, уедемте!». А лакей не пущал его. А тот ему саблей так вжих! И ухо отсёк под корешок самый.
-Саблей? - Любка разинула рот и уколола палец о булавку.
-Да что ты возишься со сколком час битый, кулёма! И подушку поправь, а то кружево поедет. И коклюшки распутай загодя. Горе мне с тобой!
 
«Вот ведь, слепая карга, а всё видит!» - подумала Любка и взяла первую пару коклюшек.
Сколок, а по иному говоря, квадратик линованной миллиметровой бумаги с нарисованным будущим узором, был аккуратно приколот булавками на валик-подушку, а та закреплена на самодельной подставке, коей служили обыкновенные козлы для распилки дров. Козлы отдал Любке дед, но наказал, что коли к лету не научится ладно плести, то заберёт назад. К лету! Тут и жизни не хватит, чтобы сотворить простенькую салфеточку, но чтобы так, как старуха эта!
Слава о Басе-кружевнице давно перевалила за границы села Федотовки, и была Бася самой настоящей районной достопримечательностью. К ней возили и местную власть, и иностранцев, показывали по центральному телевидению, как вымирающую диковинную мастерицу. Таких шалей, покрывал, скатертей ещё поискать по всему свету - не найдёшь! Правда, характер был у Баси покруче, чем у Бабы Яги, но приходилось терпеть, коль хочешь перенять у неё мастерство. Хотя Любке иногда казалось, что Бася нарочно быстро плетёт и невнятно поясняет, потому как не хочет все свои тайны раскрывать. А вот помрёт старая, и унесёт секреты в могилу, и угаснет Федотовское кружевоплетение. Таких, как Бася, больше нет и вряд ли будет.  
Любка воткнула длинные булавки с цветными головками в значимые точки нарисованного узора и распределила по ним несколько пар коклюшек. Вздохнула, поглядела, как свисают они с валика, и принялась колдовать неуклюжими пальцами. 
Петелька за петельку, нитка за нитку. Глянула на Басю. Та смотрела прямо перед собой, а руки так и порхали, как бабочки. Зубцы узора выходили настолько филигранными, что опытный глаз не догадался бы, где была петелька от державшей его булавки и где, собственно, долевые нити, - все было у Баси так состряпано, что казалось, не натуральное изделие выходит из-под её золотых ручек, а карандашный рисунок. Белый меловой карандаш на невесомой бумаге воздуха. И ведь не путается в своих коклюшках, хоть их много, не сосчитать! И нитку не рвёт о потрескавшиеся гвоздики-верхушки. Ведьма! И коклюшки у неё заворожённые. Не даром не меняет их лет сто и не выбрасывает ни одной, даже расколовшейся!
Любка взглянула на свой валик. Коклюшки с нитками свисали, как бигуди на бабьей голове. Тысячу раз спрашивала у Баси, как «ручеёк» плести. Убьёт ведь, коли спросить ещё раз. Любка взяла в ладони по паре коклюшек.
-Что ты тискаешь их, как козье вымя! Ты приласкай их, вот так, вот так, они и сами шебуршить пойдут. Следи за моими пальцами!
 
Уследишь тут! Пальцы эти мельтешат, не ухватить глазом, какая коклюшка на какую накладывается. Раскрасила б она их, что ли! Жёлтые вправо, красные влево, синие в середине. Так и собирала бы свой кубик Рубика - по цветным граням, да и то наука мудрёная.
 
-Ну и вот. А потом скидывает он ментик свой, а под ним на голом теле монеты золотые к волосьям на груди мукой разведённою приклеены. Вся грудь и спина, потому как он грузинский князь, и спина у него тоже волосатая. Так в золотой кольчуге из монет и стоит. И к ногам бросается, и каждый палец на голой моей ноге целовать начинает... И говорит, что, мол, богат он несметно. А монетки на ём позвякивают так, динь-динь-динь. Любка вздрогнула, дёрнула с силой за коклюшку, и петля провалилась. Нет, либо слушать бабкины бредни, либо кружево плести! А два дела Любка делать не умеет. Кружево требует предельного внимания и сосредоточенности.
 
-И председатель тоже с гешпанцами на двор мой прикатили. Это ещё беженцы, с войны. И говорят мне гешпанцы: «Пани Барбара! У нас таких мантилей даже в Андалусии не плетут!». И студебеккер новый дарят мне, чтобы я Каролину им отдала. А я ни в какую. Без Каролины, говорю, мол, жизни моей не будет. И Федотовка до тла сгорит. Видение мне было.
 
Вот ведь старая маразматичка! Князь грузинский! Испанцы с председателем! Любка опять неудачно зацепила петлю.
-А что за беженцы?
-Ну так с войны, дурья твоя башка!
-С какой войны?
-С какой, с какой! С кем там гешпанцы воевали? Чему вас в школе учили?
-С маврами, кажется...
-Ну вот. От мавров бежали. И ко мне. Продай, мол, им Каролину! Чтобы от мавров избавиться! Или обучи так же плести. Карлиц монастырских с Толедо своего ко мне подогнали в ученицы. А я их на порог не пустила...Каролина - легендарная мантилья изысканной красоты, которую Любка не видела, но видели старожилы в деревне. Плела её Бася год, и более повторить узор тот не могла. Видимо, Каролина эта была венцом её беспокойного гения.
 
-А ещё испанцы с фашистами воевали, - Любка воспользовалась паузой в басиной работе, чтобы рассмотреть великолепный ажур салфетки, уже почти готовой, свисавшей с басиного валика.
-И фашисты меня пытали! Чтобы я им Каролину отдала, а то удачи Третьему Рейху не будет. А я их тогда обоих утюгом горячим по мордам фашистским. И не отдала Каролину.
-Обоих?
-Ну да. Два немчика в галифе выклянчивали. Но после утюга... - Бася задумалась, видимо, припоминая. - А потом пан Олек приехал, завернул меня в ковёр. И увёз в Познань. А я из-под венца сбежала и сюда, в Федотовку. За Каролиной. А пан Олек застрелился с горя, так любил меня!
 
И снова застучали басины коклюшки. Тук-тук, тук тук. Не угнаться Любке взглядом за корявыми колдовскими пальцами. Бася же продолжала путанный рассказ. Дед предупреждал Любку, чтоб не перечила. А то взбрыкнёт бабка, и прогонит взашей, как прогоняла всех учениц.
Откуда появилась белокожая пани Барбара в заунывной Федотовке, никто и не знал. А было это в конце тридцатых, перед самой войной. Влюбила в себя всех мужиков, что правда, то правда. Привирает бабака в побасенках своих, но истина где-то недалеко: с ума по ней сходили многие. Да только многих этих война и унесла. Бабы ненавидели её. Да и баб тоже война кого покосила, кого преждевременно состарила. Работала Бася в колхозе, считала скудные трудодни. А недавно совсем объявился некий Збышек, заявил, что внучатый племянник и хочет, мол, Басю домой в Польшу увезти. Бумажками тряс в администрации, народ дивился только: чай, не миллионерша, все богатство её - редкостное мастерство кружевоплетения. Бася прогнала Збышека на виду у всей деревни. Заявила, что он агент ЦРУ и выведывает-вынюхивает о пропавшей Каролине. Не верит, мол, Америка в пропажу ажурной мантильи.
 
-А пропала она, когда паспорта Хрущёв колхозникам давать стал. Я в город выбралась. Вернулась, ан нет её. Все слёзы выплакала, всех сыскарей районных на уши поставила. И пошли дела в Федотовке грустные: ни одного путного мужика, ни урожая хорошего, ни свадьбы широкой!
 
Любка снова отвлеклась от плетения. История о сказочной шали-Каролине завораживала её ещё в детстве, и просила маленькая Любка бабушку свою рассказывать о ней вновь и вновь перед сном и засыпала после этого сладко.
 
-Дуреха ты. Семнадцать тебе стукнуло, а жениха все нет. Меня в четырнадцать на дрожках связанную увезли.
-Куда увезли?
-В лес. Замуж. Ксёндз там ждал. Повязали мне красные ленточки на запястья...
 
Тихо постукивают друг о друга берёзовые коклюшки. Споро вылезает «ручеёк» из-под непривычных любкиных рук. Быстро курчавится кружево-пена, молодая и старая кружевницы перебирают свои коклюшки, словно струны воздушной арфы.
 
-А потом Павел бросил семинарию свою, сан принимать не стал, и ко мне в ноги. «Увезу тебя, пани Падеревска, в Сингапур!». «Почему в Сингапур?» - спрашиваю. «А, - грит, - там дворец тебе подарю, только одно условие: на свадьбу фату себе сама сплети. Лучше Каролины.» А как же лучше Каролины-то? Не могло быть такого! Ну и не уехала я с семинаристом.
 
Тихо постучали в оконную раму. Любка вскочила, отворила створку, впустила свежий апрельский воздух. Две седые головы в треухах заглянули в комнату.
 
-Ну, что там твоя Старуха Изергиль? Сильно сердитая сегодня? - спросил один из стариков, дед Леонид.
-Да вроде ничего, - шёпотом ответила Любка, покосившись на Басю.
-Варвара Адамовна, пойдёшь с нами на поминки-то? Сорок дней, как Прокоповну схоронили.
 
Бася бережно высвободила сучковатые пальцы от коклюшек.
-Ой! Мальчишки пришли! 
Поправила рукой седую прядь волос, выбившуюся из-под косынки.
-А то! Знамо быть, пойду.
 
Встала, задвинула занавеску, приосанилась, подошла к жёлтому платяному шкафу, вынула откуда-то из необъятного лифа маленький металлический ключик с круглой головкой и вставила в замочное отверстие. Скрипнула старая дверца, явив взору полки с аккуратно сложенным «приданым» - пододеяльниками, простынями, наволочками. Шустрая басина рука ловко выудила тончайшее белое кружевное облако и накинула на плечи. Любка обмерла. Мантилья неземной, ангельской красоты обнимала плечи её наставницы-Бабы Яги. Каролина! Значит, не украли её!
 
-Идти надо. Поминки - событие светское. Кавалеров-то будет, не счесть!
 
И засмеялась звонко так, потрясая белоснежными зубчиками чудо-шали. И прекрасна была в тот миг, словно сказочная королева.
Любка, затаив дыхание, наблюдала за этой нездешней белой птицей, словно боясь спугнуть божественный момент, веря, что одно неосторожное движение, и исчезнет она. Вместе со своей Каролиной. Улетит в свою заоблачную Полонию, как бело-призрачная Птица Счастья. И Федотовка исчезнет вместе с ней. Это Любка знала наверняка.

Смотри и другие материалы по теме:
Загрузка...
Наверх
JSN Boot template designed by JoomlaShine.com