автор: Вячеслав Вьюнов
Взрывному делу, проходке канав и шурфов и многим разным премудростям геологической и таёжной жизни учил меня в том числе и горняк Фитин. И была у горняка Фитина одна странность, один пунктик, что ли. Об этой странности знала вся Верхне-Каларская геологическая партия, и все над горняком добродушно посмеивались.
После обеда в тайге, который традиционно состоял из банки тушёнки, сгущёнки и ещё чего-нибудь из консервов, горняк Фитин все пустые банки обжигал в костре, а затем прикапывал под какой-нибудь выворотень или камень. Если же обходились без костра, всухомятку, горняк Фитин всё равно собирал банки, прикрывал их крышками и тщательно где-нибудь прятал.
- Анатолий Фёдорович, зачем это?
- Молодой ты, глупый, не понимаешь - зараза там, микробы разные. Насекомые по всему миру отсюда заразу разнесут…
По убеждению горняка Фитина все беды, неполадки, неувязки, болезни, войны, природные катаклизмы и прочие напасти на планете происходили именно по этой причине - по причине открытых консервных банок.
Как астроном уверен, что Земля вращается вокруг Солнца, так и Анатолий Фёдорович свято верил в свою теорию. Затонул теплоход «Нахимов», случилась трагедия с подводной лодкой «Комсомолец», развязали США программу «звёздных войн», произошло землетрясение в Спитаке - горняк Фитин выстраивал логическую цепочку от консервной банки. Логика была железной, доказательства убийственны, звенья цепочки смыкались так плотно, что не оставляли просвета для возражений.
Эта странность стала притчей во языцех и поводом для насмешек за глаза. Признаюсь, я тоже про себя посмеивался над фитинской теорией. Тогда. А теперь мне уже не смешно. Потому что с тех пор прошло много лет, которые я постарался прожить внимательно. И которые убедили меня в правоте рабочего человека, горняка Фитина.
Всё в этом мире - видимом и невидимом - связано непонятным образом. Как грибница под ногами всё пронизано невидимыми нитями следственно-причинных связей, которых триллионы и триллиарды и которых нам никогда не узнать.
Книга, стихотворный сборник - талантливый или бездарный, выпущенный в свет, незаметно, но неотвратимо меняет общий миропорядок. В ту или другую сторону. Как меняет его спетая песня, музыка, телепередача, высказанные и невысказанные мысли и другие результаты физической и духовной деятельности. Эти изменения нельзя измерить на весах, но эти изменения чувствуют все. Постепенно они накапливаются, проходят невозвратную точку и выстраивают новое мировоззрение с новыми моральными ценностями. Они меняют общество.
Большинство людей об этом догадываются. но всячески отрекаются от этой мысли. Принять её, значит, взять на себя ответственность за все происходящее. И это так.
Простите за насмешки, Анатолий Фёдорович. Молодой был, глупый…
Уральские горняки
автор: Вячеслав Воложин
Шурфы всё глубже, глубже роем,
А крепь лишь сверху – ниже нет.
Рискуем жизнью, рухнет – взвоем.
Вот так проходит много лет.
Бадья туда-сюда над нами
Пустая, полная гремит,
Тут будешь жить в ладу с богами,
Иначе долго не прожить.
Да, мы бичи, да, мы бродяги,
Бываем буйные порой.
У нас портянки, словно стяги,
Висят в балке над головой.
Среди бичей мы есть элита,
Как ни крути – рабочий класс,
А то, что жизнь почти прожита,
Не больно трогает всех нас.
С таким трудом деньгу долбаем,
А после спустим до гроша,
Одно мы в жизни точно знаем –
У нас свободная душа.
Семью, заводы побросали,
Там лишь оковы, кабала,
Ах, если б вы про это знали,
Какая жизнь у нас была.
До глубины пятнадцать метров
Шурфы нам, братцы, надо бить.
Да, много в жизни кубометров
Пришлось кайлом нам надолбить.
На Туй-Тюбе бичей нас восемь,
И все отпетый мы народ,
Но ту кликуху гордо носим,
Бичуя так который год.
Идёт опять бадья до низа,
О чём-то жалобно скрипит,
Гипертонического криза
Здесь нам уж точно не нажить.
Вы не смотрите, что бичары –
Интеллигентный в прошлом люд,
И хоть в тюрьме мы мяли нары,
Бичи вас точно не сдадут.
Нам не работать на заводах,
Где от звонка и до звонка,
Кричать охота, как при родах,
От рамок тех берёт тоска.
У нас в отряде есть юристы,
Врачи, сантехники – народ,
Который бросил всё – мы вольны.
Никто не любит нас, не ждёт.
Тот верховой, что крутит ворот,
Наверх таща с песком бадью,
Он мне, как брат, он близок, дорог,
Ему вверяю я судьбу.
Случись – рука его лишь дрогнет –
И нет меня на глубине,
Но вряд ли кто заплачет, вздрогнет,
Что нет меня уж на земле.
Зимой кой-как мы перебьёмся,
Кто на вокзале, кто в фойе,
Весной к геологам наймёмся,
Скучаю, честно, по братве.
Урал большой – везде бывали,
Сегодня здесь, а завтра там,
Шурфы мы разные бивали,
В степи, в тайге и по горам.
Вчера второй я раз родился,
Об этом вкратце расскажу:
Прораб: «Опять без каски, – разозлился, –
Тебя я точно накажу».
Пришлось надеть. Долблю породу,
Бадья туда-сюда скрипит,
Случилось то, что не бывало сроду,
Видать на нас сам Бог глядит.
Когда сказал бичу я: «Вира!»,
То сам прижался в уголок,
У нас ведь нет ни капли жира,
От живота, какой нам прок.
В какой-то миг – прошли секунды –
Удар сильнейший по башке,
Что каска в бок слетела быстро,
Скользнув на жестком ремешке.
На дне лежал большущий лом,
Его забыли мы вчера,
Был закреплён на метре он восьмом –
Летел пять метров – ни хрена!
Спасло лишь то, что под углом
Летел он вниз, иначе мне
Пронзил насквозь бы череп он,
Прорабу точно гнить в тюрьме.
Но даже в каске, всё равно
Пробил бы голову, как есть,
Сижу на дне, а мне давно
Наверх бы надо как-то лезть.
Тринадцать метров глубина,
Недаром чёртово число,
Здесь не напарника вина,
Спасибо Богу, пронесло.
Мы зацепили лом бадьёй,
Я помню точно, как вчера
Его воткнул своей рукой,
Убрать была всё не пора.
До верха выбрался кой-как,
Сидел вспотевший и курил.
Вот угораздило, лешак,
Прораб не зря про каску говорил.
Пусть я бы сгинул – всё равно,
Прожил немало лет и дней,
Прорабу двадцать пять всего.
Есть двое маленьких детей.
Ему б по первое число
Намотан был предельный срок,
И непонятно что спасло,
Но для меня хорош урок.
***
Сидел он вечером в балке,
Писал на родину письмо,
Тетрадный лист, перо в руке,
А за окном совсем темно:
«Закончим, мама, Туй-Тюбе,
Я брошу всё, ты только жди,
Приеду, милая, к тебе,
На картах ты не ворожи.
Мы рядом с домиком твоим
Поставим новую избу,
Где места хватит и троим,
Решил давно – менять судьбу.
Когда я был последний раз,
Ты, помнишь, летом приезжал,
Я сразу вспомнил твой наказ,
Когда её вдруг увидал.
Ты всё просила, мол, женись,
Бродить по свету прекращай,
Ведь женщин много – не ленись,
Сватов к ним только засылай.
Девчонка рядышком с тобой
Живёт чуть-чуть наискосок,
Пригожа, с длинною косой –
Не буду больше одинок.
Мы разобьём просторный сад,
Пусть вишни, яблони цветут,
Родятся дети – буду рад,
Они нам счастье принесут.
Прошу, ты только не болей,
И, если можешь, то прости,
Что мы в разлуке столько дней,
Что не могу к тебе дойти.
П о д п и с ь : Твой непутёвый сын
Свернул нехитрое письмо,
Прожжённый бич – лихой горняк,
На сердце стало так легко,
Маманя – это не пустяк.
Лишь матери домой нас ждут,
И днём, и вечером – всегда,
Ни в чём они не предадут,
Мы к ним спешим, когда беда.
В балке все спали крепким сном,
На нарах спал и наш герой,
Счастливый – снился отчий дом,
Где мать и девушка с косой.
Э п и л о г
О том, что я поведал вам,
Скажу как есть, что не соврал,
Людей тех знал и лично сам
Порою с ними бичевал.
Прошу их строго не судить,
Они такие, как вот есть,
На воле им привольно жить,
Таких на свете и не счесть.
Не знаем все мы, что нас ждёт,
Настолько зыбок мир вокруг.
Сейчас успех, удача прёт.
Мгновенье – рухнуло всё вдруг.
И вот уж где тот лимузин,
Семья, красавица жена,
Она не с вами, а с другим
Навек теперь обручена.